ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Нельзя упасть с высоты в несколько тысяч футов и не проснуться, так что Мари проснулась, а проснувшись, обнаружила, что она лежит в своей кроватке. Было совсем светло, и мать, стоявшая рядом с постелью, сказала дочери:
— Разве можно быть такой лентяйкой? Ну-ка, вставай поскорее и одевайся: завтрак давно на столе!
— Ах, милая мамочка, — произнесла Мари, широко открывая удивленные глаза, — куда только меня не водил сегодня ночью молодой господин Дроссельмейер и каких только чудес он мне не показывал!
И Мари рассказала матери все то, что сейчас рассказали мы, а когда она закончила, президентша промолвила:
— Ты видела длинный и прекрасный сон, малышка Мари, но теперь, когда ты проснулась, пора забыть обо всем этом и идти завтракать.
Однако Мари, одеваясь, продолжала уверять, что это был вовсе не сон и что все это она видела наяву. И тогда мать направилась к стеклянному шкафу, взяла там Щелкунчика, сидевшего, как всегда, на третьей полке, принесла его дочери и спросила ее:
— Как же ты можешь воображать, глупышка, что эта кукла, сделанная из дерева и тряпок, может жить, двигаться и думать?
— Но дорогая мамочка, — нетерпеливо отвечала Мари, — я же отлично знаю, что Щелкунчик — это не кто иной, как молодой господин Дроссельмейер, племянник крестного!
В этот миг за ее спиной раздался громкий смех.
Это, потешаясь над Мари, от всей души смеялись президент, Фриц и фрейлейн Трудхен.
— Ах, папочка! — вскричала Мари. — Неужели и ты тоже смеешься над моим Щелкунчиком? А ведь он так уважительно говорил о тебе, представляя меня своим сест-рам-принцессам, когда мы пришли в Марципановый дворец!
Все засмеялись еще громче, и Мари стало понятно, что ей следует представить какое-нибудь доказательство правдивости рассказанного ею, иначе ее будут считать сумасшедшей.
И тогда девочка побежала в соседнюю комнату, взяла там маленькую шкатулку, куда она раньше заботливо спрятала семь корон мышиного короля, вернулась в гостиную и сказала:
— Вот, дорогая мамочка, посмотри: это короны мышиного короля, которые Щелкунчик подарил мне прошлой ночью в знак своей победы.
Президентша с удивлением взяла и стала рассматривать крошечные короны из какого-то неведомого, очень блестящего металла и такой тонкой работы, на какую неспособны человеческие руки. Сам президент не мог насмотреться на короны и счел их столь драгоценными, что, несмотря на все настойчивые просьбы Фрица, вставшего на цыпочки, чтобы разглядеть короны, и желавшего потрогать их, ему так и не доверили ни одну из них.
Родители стали упрашивать Мари рассказать им, откуда взялись эти крошечные короны, но она упорствовала, повторяя уже сказанное ею; и когда президент, выведенный из терпения тем, что он считал упрямством со стороны Мари, назвал ее лгуньей, она залилась слезами и воскликнула:
— Ах, бедная я, бедная! Да что вы хотите от меня услышать?!
В эту минуту дверь отворилась, в комнату вошел советник медицины и в свою очередь воскликнул:
— Что здесь происходит? И кто обидел мою крестницу Мари? Почему она плачет? Почему она так рыдает? Что случилось? Что такое случилось?
Президент уведомил советника медицины обо всем, что произошло, а закончив рассказ, показал ему семь маленьких корон; но, едва увидев их, крестный Дроссельмейер рассмеялся.
— Ха-ха! Ну и шутка! — произнес он. — Это же семь корон, которые я носил несколько лет тому назад на цепочке моих часов, а когда моей крестнице исполнилось два года, подарил их ей; разве вы не помните этого, дорогой президент?
Но президент и президентша безуспешно рылись в памяти: никакого воспоминания об этом они не сохранили; однако, полагаясь на сказанное крестным, они немного успокоились, и их лица вновь мало-помалу приобрели присущее им ласковое выражение; при виде этого Мари бросилась к советнику медицины и воскликнула:
— Но ведь ты же все знаешь, крестный Дроссельмейер! Ну, признайся же, что Щелкунчик — твой племянник и что это он дал мне семь корон мышиного короля!
Однако крестный Дроссельмейер, по-видимому, крайне неодобрительно отнесся к этим словам: он нахмурился и его лицо так помрачнело, что президент, подозвав к себе маленькую Мари и поставив ее между своими коленями, сказал ей:
— Послушай меня как следует, дорогое дитя, ибо то, что я говорю тебе, очень серьезно: доставь мне удовольствие и раз и навсегда забудь свои глупые выдумки; и заранее предупреждаю тебя: если ты еще раз скажешь, что твой противный и безобразный Щелкунчик — племянник нашего друга советника медицины, я выброшу в окно не только самого господина Щелкунчика, но и всех остальных твоих кукол, включая мадемуазель Клер!
Итак, бедняжка Мари не осмеливалась больше говорить вслух обо всех чудесах, которыми была переполнена ее душа; но мои юные читатели, а особенно, конечно, мои юные читательницы поймут, что, совершив однажды путешествие по такой привлекательной стране, как королевство кукол, и увидев такой вкусный и красочный город, как Варениенбург, пусть даже в течение одного лишь часа, забыть об этом не так-то легко; так что она попробовала поговорить о своих приключениях с братом. Однако Мари полностью утратила его доверие с тех пор, как она посмела сказать, что его гусары бежали с поля битвы, а потому, согласившись с утверждением родителей, что Мари лгунья, Фриц вернул своим офицерам те воинские звания, каких он их лишил, и разрешил своим трубачам снова играть марш лейб-гусаров; впрочем, это не мешало Мари думать все что угодно по поводу их мужества.
Так что Мари не осмеливалась больше говорить о своих приключениях; однако воспоминания о королевстве кукол постоянно не давали ей покоя, и, погружаясь в них, она видела все снова так ясно, будто опять была в Рождественском лесу, плыла по Розовой реке или бродила по городу Варениенбургу; вот почему, вместо того чтобы, как прежде, играть со своими игрушками, она теперь сидела неподвижно и тихо, предаваясь размышлениям, за что все называли ее маленькой мечтательницей.
Но однажды, когда советник медицины, положив на пол свой стеклянный парик, высунув изо рта кончик языка и засучив рукава своего желтого редингота, устранял с помощью длинного и острого инструмента какую-то неисправность в часах, Мари, сидя у стеклянного шкафа и, как обычно, разглядывая Щелкунчика, так погрузилась в свои мечты, что, забыв вдруг о присутствии не только крестного Дроссельмейера, но и матери, тоже находившейся в гостиной, невольно воскликнула:
— Ах, дорогой господин Дроссельмейер! Если бы вы не были деревянным человечком, как утверждает мой папа, если бы вы на самом деле были живым, я не поступила бы так, как принцесса Пирлипат, и не покинула бы вас из-за того, что, оказывая мне услугу, вы потеряли бы свою красоту; ведь я люблю вас на самом деле, я… Ах!..
Едва девочка испустила этот вздох, как в комнате раздался такой сильный грохот, что она без чувств свалилась со стула.
Очнувшись, Мари увидела, что мать держит ее на руках, и услышала, как она говорит ей:
— Да разве возможно, я тебя спрашиваю, чтобы такая большая девочка, как ты, была настолько глупа, чтобы свалиться со стула, да еще в ту самую минуту, когда племянник господина Дроссельмейера, закончив свои странствия, возвратился в Нюрнберг?!.. Ну-ка, вытри глазки и будь умницей!
Мари вытерла глаза и, повернувшись к двери, в этот миг отворившейся, увидела советника медицины, который, снова нацепив стеклянный парик, поправив на себе желтый редингот и держа под мышкой шляпу, улыбался с довольным видом и держал за руку молодого человека весьма маленького роста, но хорошо сложенного и очень красивого.