Огромный заяц всегда бежал по прямой, как это свойственно волку.
Сегодняшний же зверь, сделав круг вокруг своего логовища, возвращался к исходной точке, как это присуще обычному зайцу.
Огромный заяц меньше всего обращал внимание на состояние земли, по которой ему приходилось бежать.
Этот же зверь отдавал предпочтение земле раскисшей, которая, прилипая к его лапам, ослабляла запах оставленных следов.
Кроме того, в последние дни собаки гнали своего волшебного зайца как-то неохотно, словно заранее зная, что их усилия бесполезны; на этот раз, напротив, они выглядели полными сил и непостижимого пыла.
В лае собак слышалась злоба.
К каким бы хитростям на своем пути ни прибегал зверь, проницательность гончих без усилий одерживала верх над его уловками.
Дед не мог поверить ни своим глазам, ни своим ушам.
Время от времени он отходил от иностранца, чтобы изучить цепочку заячьих следов, настолько казалось ему невозможным, что это его враг так хитрит, пытаясь сбить с толку его собак.
Наконец он увидел и самого зайца во плоти — в конце одной из дорог, ведущих к перекрестку.
Безусловно, это был тот самый заяц.
Он был узнаваем по своему огромному росту, по своей светло-рыжей шерсти.
Заяц бежал прямо на охотников.
Дед коснулся локтем иностранца и указал ему на зверя.
"Я вижу его", — откликнулся охотник.
Огромный заяц несся вперед, не останавливаясь.
"С тридцати шагов и по передним лапам", — тихо прошептал дед на ухо своему подопечному.
"Будьте спокойны", — ответил тот.
И он стал медленно прижимать ружье к плечу.
Заяц приблизился как раз на нужное расстояние.
Тут он остановился.
Он сел и стал прислушиваться.
Это предоставляло иностранцу отличную возможность для удачного выстрела.
Должен сказать, что сердце деда дико колотилось.
Иностранец выстрелил.
Поскольку ветер дул по направлению к зайцу, прошло несколько мгновений, прежде чем стало возможным судить о результате выстрела.
"Тысяча проклятий!" — вырвалось у деда.
"Что? — спросил охотник. — Неужели я промахнулся?"
"Никаких сомнений! Посмотрите сами!"
И дед указал неудачнику на огромного зайца, проворно взбиравшегося на насыпь.
Иностранец пальнул в него еще раз.
Второй выстрел оказался таким же безрезультатным, как и первый.
Дед стоял как вкопанный.
Казалось, он забыл, что и у него в руках имелось оружие, которым можно было воспользоваться.
"Да стреляйте же! Стреляйте!" — крикнул Жерому охотник.
Дед словно очнулся и стал целиться.
"Эх, теперь он слишком далеко", — промолвил иностранец.
Едва он произнес эти слова, дед выстрелил.
Хотя расстояние от него до зайца и в самом деле составляло более сотни шагов, подбитое животное несколько раз перекувырнулось и распласталось на земле.
Охотники побежали к нему.
Заяц дергался всем телом и кричал, как сам дьявол.
Один из иностранцев взял его за задние лапы, и дед, запыхавшись, обезумев от радости, не веря собственным глазам, прикончил зайца ударом кулака в затылок.
Правда, такой удар мог бы свалить и быка.
Оба приезжих восхитились невероятными размерами животного и явно радовались такому удачному началу дня.
Дед не сказал ни слова, но, смею вас уверить, радовался куда сильнее, чем они.
Ему казалось, что целая гора упала с его плеч. Он дышал свободно и полной грудью; земля, деревья, небо — все окрасилось в розовый цвет, несказанно приятный для него.
Жером взял из рук охотника огромного зайца, уложил его в свою охотничью сумку, и, хотя теперь она чувствительно отягощала его плечо, он нес ее с легкостью на душе.
Однако время от времени он посматривал в сумку, чтобы убедиться в том, что мертвый негодяй не исчез.
Увы, огромный заяц, хоть и был при жизни кузеном дьявола, теперь являл собою зрелище ничем не привлекательнее, чем любой другой заяц в своем последнем прибежище.
Он лежал там, в кожаной сумке, с остекленелыми глазами, свернувшись клубком, а его торчавшие наружу задние лапы были такими длинными, что доставали деду до лопаток.
Обе собаки, Рокадор и Тамбелла, тоже выглядели весьма довольными.
Свою радость они выражали прыжками и лаем.
Они шли на задних лапах за дедом, пытаясь добраться до охотничьей сумки и полизать сочившуюся оттуда кровь.
Остаток дня соответствовал его началу.
Жером Палан показал себя достойным своей былой славы. Он вел охотников на дичь лучше, чем могли бы это сделать самые породистые легавая или спаниель, и, хотя охота проходила уже далеко не в сезон, дед помог иностранцам убить пять глухарей и великое множество другой дичи.
Оба иностранца были в таком восторге от этой сказочной охоты, что вручили деду луидор и пригласили его отужинать вместе с ними в гостинице "Льежский герб".
Если бы подобное приглашение Жером услышал накануне, он отказался бы от него из-за своего озабоченного душевного состояния, которое не позволяло ему предаваться никаким развлечениям.
Но смерть огромного зайца полностью изменила его настроение, и ему казалось, что столь радостный день следует и завершить как можно радостнее.
Однако он избрал для возвращения в Тё дорогу, идущую мимо деревни, где находилось его жалкое жилище.
Крюк, который им пришлось проделать, довольные охотой иностранцы даже не заметили.
Дедом владели две мысли.
Прежде всего, ему не терпелось отдать жене золотую монету, чтобы в его хижине был такой же праздник, как и в гостинице.
Помимо этого, ему хотелось показать всему своему семейству ужасного огромного зайца, отныне безвредного.
Бабушка стояла на пороге хижины, словно ожидая какую-то важную новость.
Издалека увидев мужа, она сразу же побежала ему навстречу.
"Ну как?" — воскликнула она.
Дед открыл охотничью сумку, висевшую у него под правой рукой, извлек оттуда огромного зайца и, подняв его за лапы, показал добычу супруге.
"Вот, сама видишь", — отозвался он.
"Какой огромный заяц!" — воскликнула переполненная радостью женщина.
"Бог ты мой, ему больше не удастся царапать мне ноги под столом".
"О, конечно же, это так! И кто же его убил? Один из этих господ?"
"Нет, я".
"Ты?!"
"Да, я, и к тому же с большого расстояния, можешь мне поверить; мою дробь должно было подталкивать дыхание дьявола, чтобы она достигла цели".
"Нет, Жером, то было дыхание Бога".
"О чем это ты говоришь?"
"Послушай меня, Жером, и покайся. Сегодня утром я, не говоря тебе об этом, отслужила молебен святому Губерту, чтобы он благословил твое ружье и твоих собак, и это святая вода сняла с тебя проклятие и придала твоей дроби такую чудесную силу".
"Ах-ах!" — язвительно откликнулся дед.
"Ты что, все еще будешь сомневаться?" — спросила добрая женщина.
Дед в ответ лишь насмешливо кивнул.
Однако ему не хватило смелости сказать что-нибудь вслух.
"Жером! Жером! — вздохнула бабушка. — Надеюсь, после ниспосланного тебе в дар чуда у тебя больше не будет сомнений в Господнем милосердии".
"А у меня и нет больше никаких сомнений в нем".
Бабушка сделала вид, что не понимает смысла, приданного ответу:
"Что ж, если у тебя нет никаких сомнений в нем, окажи мне милость, которая меня воистину осчастливит!"
"Какую же?"
"По дороге в гостиницу стоит церковь; войди туда и стань на колени — вот все, о чем я тебя прошу".
"Я уже не помню молитв, — ответил Жером. — Что мне делать в церкви, если я не умею молиться?"
"Ты скажешь только: "Благодарю тебя, Господи!" — и осенишь себя крестным знамением".
"Завтра, — сказал дед, — завтра. Я ведь не отказываюсь".
"Но знаешь ли ты, несчастный, — в отчаянии воскликнула добрая женщина, — что находится между сегодня и завтра? Быть может, пропасть. Можно ли быть когда-либо уверенным, что услышишь, как часы будут отбивать следующий час?! Жером! Жером! Сделай то, о чем я тебя прошу: зайди в церковь, друг мой, зайди в церковь во имя твоей жены и твоих детей! Произнеси молитву, которой я тебя научила, и перекрестись — больше я ни о чем тебя не прошу, и Господь не просит тоже, но только зайди туда".