— Что вы сделали с вашими волосами?
— Мы отдали их в жертву колдунье, чтобы ты не умерла на исходе этой ночи, — ответили ей сестры. — И в обмен на наши волосы она дала нам вот этот нож. Посмотри, как он наточен, как он остр. Так вот! Перед восходом солнца ты должна вонзить его в сердце принца. Его кровью ты натрешь ступни твоих ног, и твои ноги исчезнут, а на их месте снова появится твой рыбий хвост. Тогда ты опять станешь русалкой; ты погрузишься в море и так же, как мы, проживешь триста лет, вместо того чтобы умереть уже через час и превратиться в соленую пену. Поторопись же — или ты, или он, кто-то из вас должен умереть до восхода солнца. Нашей старой бабушке так жалко тебя, что ее седые волосы тоже упали наземь под ножом колдуньи. Убей принца и возвращайся к нам! Поторопись! Разве ты не видишь красную полосу на небе? Через несколько минут солнце взойдет, и времени у тебя больше не останется.
И, бросив нож на палубу, сестры юной русалки как-то странно вздохнули и погрузились в воду.
Русалочка даже не прикоснулась к ножу и, поскольку красная полоса, о которой говорили сестры, и в самом деле все ярче проступала на горизонте, направилась прямо к шатру; там, отодвинув занавес, она увидела красавицу новобрачную: ее голова покоилась на груди принца.
Она склонилась к супружеской паре, словно изваянной из мрамора, прикоснулась губами ко лбу принца, посмотрела на небо, где разгоралась утренняя заря, еще раз полюбовалась красивым молодым человеком, шептавшим во сне имя своей супруги, вышла из шатра, подобрала нож и бросила его в море.
Место, куда упал нож, тотчас забурлило, будто там возникла бездна, а гребни волн окрасились кровью.
Тогда русалочка бросила на принца прощальный взгляд, полный преданности и смертной тоски, а затем с палубы бросилась в море.
Едва коснувшись воды, она почувствовала, как ее тело превращается в пену. Но, что удивительно, она вовсе не утратила способности к восприятию и не испытала ни одного из последствий перехода в небытие.
Иными словами, солнце осталось для нее таким же, как всегда, сияющим, воздух — теплым, а вода — прозрачной.
Однако над собою, между морем и небом, она разглядела то, чего не могла видеть своими земными глазами, — сотни прозрачных белокрылых созданий, облаченных в голубые покровы, и сквозь их тела, крылья и покровы проступали очертания судна со всеми его снастями, дымку, поднимавшуюся от земли, и розовые утренние облака, плывшие по небу. Эти небесные создания переговаривались на языке, непонятном для человеческого слуха, но таком нежном, что их речь лилась как мелодия; создания эти были почти невесомы и парили в воздухе, лишь слегка взмахивая крыльями.
Затем, к своему великому изумлению, русалочка увидела, как из пены, в которую она превратилась, образуется тело, подобное телам этих божественных созданий, как у нее вырастают крылья и она стремится взлететь ввысь.
— Куда я стремлюсь? И откуда я явилась? — недоумевала она, перестав быть немой, и теперь ее новый голос звучал так же, как голоса чудных созданий, паривших в воздухе.
— Ты пришла с земли, — ответили ей они, — и, будучи от рождения дочерью вод, ты преобразилась в дочь воздуха; твой переход в мир смертных был временем твоих испытаний; отныне ты одна из нас; слушай же, какое решение принял всемогущий Господь относительно наших судеб.
— Как и дочери вод, мы не обладаем бессмертной душой, но можем заслужить ее нашими добрыми делами. Как и дочери вод, мы живем триста лет; однако наше преимущество перед ними состоит в том, что наша участь зависит от нас самих. Ты не обрела той любви и счастья, какие даны дочерям земли, но ты обрела мученичество. Возвышаются и оказываются ближе ко Всевышнему скорее благодаря самопожертвованию, нежели благодаря счастью. Ты страдала, ты смирилась, и Господь позволил, чтобы ты возвысилась до нас.
Теперь ты можешь, творя добрые дела, заслужить себе бессмертную душу.
— О, если требуется только это, — воскликнула морская дева, — я совершенно уверена, что буду ею обладать.
Тогда она подняла свои полные благодарности глаза к солнцу Всевышнего, а когда опустила взор к земле, увидела, сама оставаясь незримой для них, принца и его супругу, с волнением смотревших с борта корабля на белую пену, в которую, по словам вахтенного матроса, превратилась стоявшая на палубе прекрасная танцовщица.
И тогда русалочка, оставаясь по-прежнему незримой, коснулась своими волосами лба молодой новобрачной, потом кончиком своего крыла она, словно легкий ветерок, растрепала кудри принца, а затем, после этого последнего прощального жеста, взлетела к розовым облакам, плывшим в небесных сферах, и исчезла в эфире.
Такова, дорогие дети, история русалочки.
Кегельный король
ТОКАРЬ ГОТЛИБ
Берлин, как вы знаете, мои дорогие дети, — это столица Пруссии. Но вот чего вы не знаете, так это то, что в правление горбатого короля с длинной косицей, которого звали Фридрих Великий, жил в Берлине замечательный токарь по имени Готлиб.
Уж он-то не носил косицы, был строен и красив, а выглядел лет на двадцать пять.
Лицо его сияло искренностью и веселостью.
Но к этим его внешним достоинствам добавлялось нечто еще более ценное: он окончил если не коллеж или университет, то по крайней мере школу. Он умел читать, писать, считать; его способности к рисованию было достаточно для того, чтобы самому придумывать некоторые новые образцы изделий, а это немало способствовало тому, что о нем, а вернее, о хозяине, у которого он работал, пошла добрая слава, так что каждый владелец мастерской жаждал иметь у себя такого хорошего работника.
Да и его товарищи, вначале завидовавшие ему, в конце концов искренне признали его превосходство и выказывали ему всяческое почтение, в то время как начинающие подмастерья смотрели на него с восхищением, приговаривая:
— Ах, если бы в один прекрасный день я мог бы стать таким же искусным, как и он!
К несчастью, такое превосходство принесло дурной плод: оно породило в Готлибе непомерную гордость.
Это была не гордость своими достижениями в ремесле — в чем не было бы ничего плохого, поскольку это могло подтолкнуть его к новым успехам, но гордость самим собой, причем по любому поводу.
А такая гордость почти всегда имеет еще более дурного спутника, а именно: зависть.
Это и было тем уязвимым местом, каким воспользовался злой дух.
Сначала Готлиб хотел быть первым в науках и примерном поведении, обогнав в этом всех своих товарищей; но вскоре такое похвальное стремление к соперничеству показалось ему недостаточным: он захотел лучше всех одеваться, быть самым сильным и самым ловким во всех физических упражнениях. Если случалось, что кто-нибудь превосходил его в этом, он начинал испытывать к нему неприязнь, перераставшую в ненависть, и не успокаивался до тех пор, пока не только не оказывался наравне со своим соперником, но и не превосходил его.
Зависть — это пагубная страсть, мои дорогие дети, и именно она, как вы это еще узнаете, стала для Готлиба источником самых ужасных мучений.
Каждое воскресенье он имел обыкновение прогуливаться с двух до пяти часов, то есть в промежуток времени между обедом и полдником, на площади, где устраивались развлечения. Все мастеровые, к числу которых принадлежал и Готлиб, и даже богатые буржуа собирались в то же время на этом месте. Там играли во всевозможные игры: в "бочку", в кегли, в мяч, в "поросенка"; дети же крутили юлу, гоняли волчок, играли в "пробку", в шары, в мяч, в серсо и запускали бумажного змея. Женщины и старики усаживались на скамьи, поставленные ради них; мужчины стояли или прогуливались, обсуждая насущные дела.
У Готлиба вошло в привычку производить своего рода переполох своим появлением на этой площади. Люди оборачивались на него, следили за ним глазами и тихо перешептывались: "Это красавец-токарь Готлиб".
В один из воскресных дней Готлиб отправился туда по своему обыкновению, но, к своему большому удивлению, не услышал привычного шепотка, всегда сопровождавшего его появление. Внимание, которым он пользовался в такие дни, никак не давало себя знать. Мужчины, женщины и дети — все устремились к кеглям и образовали тесный круг вокруг высокого и худощавого человека, бросившего вызов лучшим игрокам.