Там еще не было ни души.
Готлиб взглянул на свои часы; они показывали только десять утра, а площадь эта заполнялась людьми не ранее полудня. Молодой мастеровой сел у дверей питейного заведения, заказал себе кувшин того самого светлого пива, обходиться без которого он накануне отказался, и предался размышлениям.
Но его размышления сводились к следующим пяти словам:
— Все девять с одного удара!
Он выпил первую кружку пива, затем вторую, третью; и тогда накопившаяся накануне усталость и бессонная ночь взяли свое. Он заснул, все еще продолжая нашептывать во сне: "Все девять с одного удара!"
Так он проспал до двух часов пополудни, то есть до того часа, когда сад стал заполняться людьми и когда на кегельной площадке начали расставлять первые кегли. Но при этом шуме, проникшем в глубины его сна, он вдруг проснулся радостным и в хорошем настроении.
Одним прыжком он оказался на кегельной площадке и весело воскликнул:
— Привет всем! Вот моя ставка! Я участвую в игре!
В числе игроков были и те, что находились на площадке накануне, и, поскольку его неудача с незнакомцем еще была свежа в их памяти, они стали насмехаться над тем, что он заранее радуется своему выигрышу.
Но на этот раз они глубоко заблуждались.
Готлиб, к их великому изумлению, повторил чудо, совершенное накануне незнакомцем, опрокинув девять кеглей одним ударом, и тем самым мгновенно заработал достаточно кругленькую сумму.
По своей ловкости он превзошел незнакомца, ибо тот, хотя и отличался большим умением, время от времени все же оставлял две или три кегля несбитыми.
Так что игроки начали перешептываться, а поскольку Готлиб продолжал каждым ударом сбивать девять кеглей, один из его соперников, более дерзкого нрава, чем другие, сбил ногой кегли, заявив, что Готлиб — плут и выигрывает у них деньги с помощью какого-то адского трюка.
Но Готлиб рассмеялся, сказав, что каждый волен думать как ему заблагорассудится. Накануне он сделал своему сопернику такой же комплимент, и тогда все насмехались над ним. Он добавил, что внимательно изучил манеру игры незнакомца, в тот же вечер тренировался в одиночестве, чтобы добиться такого удара, и после многократных промахов нашел, наконец, секрет.
Эти слова, вполне похожие на правду, показались разумными другим игрокам, которые упрекнули своего не в меру разошедшегося товарища; но Готлиб продолжал сбивать девять кеглей при каждом ударе и в итоге выигрывал ставки в каждой партии. Игрок, уже нападавший на Готлиба, снова стал обвинять его и на этот раз почувствовал, что найдет в товарищах поддержку. И в самом деле, вместо восхищения, какое Готлиб надеялся вызвать, чересчур ловкий игрок не возбудил в присутствующих ничего, кроме недовольства; одни, наименее озлобленные, утверждали, что он мошенник, пользующийся ударом, известным ему одному; другие пошли дальше, утверждая, что Готлиб продался дьяволу и, даже если бы он захотел не сбивать сразу девять кеглей, то не смог бы; все вместе согласились, что не следует ни под каким предлогом играть с человеком, заранее уверенным в своей победе.
Итак, игра прекратилась, но, поскольку Готлиб продолжал насмехаться над товарищами, называл их скверными игроками и трусами, то вскоре насмешки перешли в оскорбления, оскорбления — в рукоприкладство и наконец в настоящую драку, в которую вынуждена была вмешаться стража, доставившая нашего избитого до полусмерти кегельного короля домой.
Однако он не мог удержаться и, все еще полуживой, через день вернулся на кегельную площадку. Он помнил об обещании, данном им незнакомцу.
Но во второй раз все произошло так же, как и в первый, а в третий — как во второй, если не считать, что споры становились все более ожесточенными; последствия же этого третьего посещения кегельной площадки были столь серьезны, что Готлиб не осмелился больше туда вернуться.
В итоге ему пришлось искать на другом конце Берлина кегельную площадку, где никто его не знал; но там его ожидала та же участь, и на следующий день кегельный король был выставлен со второй кегельной площадки так же, как и с первой.
Тогда Готлиб принялся искать третье место.
Но, хотя в городе Берлине хватало мест для игры в кегли, дурная слава о нашем молодом токаре с такой быстротой достигала любого места, что, где бы он ни появлялся, на него обрушивались тысячи оскорблений и тысячи побоев.
А вы не забывайте, мои дорогие дети, что по условиям своего договора с Сатаной Готлиб обязан был играть три раза в неделю. Поскольку он уже не мог больше играть в Берлине, ему пришлось покинуть этот город, чтобы искать в другом месте людей, которые соблаговолили бы сыграть с ним.
Впрочем, ничто не удерживало его в столице Пруссии. Первый хозяин Готлиба дал ему расчет из-за его лености. Второй продержал его не более двух недель; третий — не более двух дней, а когда его везение в кеглях стало известно другим хозяевам, никто из них не захотел брать к себе человека, обвиняемого в сношениях с дьяволом.
Готлиб сложил вещи, взвалил дорожный мешок на спину, взял палку в руку и, полный надежд, отправился за границу.
КАК ГОТЛИБ ОКАЗАЛСЯ НА ГРАНИ ВЕЧНОГО ПРОКЛЯТИЯ
В другое время подобное путешествие доставило бы Готлибу огромное удовольствие, поскольку, будучи немцем, а значит мечтателем, он смаковал бы все красоты природы, но в своем нынешнем расположении духа он не обращал внимание ни на что. Непрерывно думая о проклятых кеглях, он едва бросал взгляд на горы и долины и не останавливался даже в лесной тени, которой пробивающиеся лучи яркого солнца придавали самые чарующие и разнообразные оттенки.
Другой остановился бы, чтобы послушать шелест листвы, журчание родника и пение птиц; но для Готлиба все эти звуки были лишены очарования, и он не слышал ничего, кроме шуршания катящихся шаров и грохота падающих кеглей.
Когда в подернутой дымкой дали ему виделись едва проступавшие очертания города или деревни, он не замечал красоты пейзажа и не думал, удастся ли ему найти в этом месте работу; он задавал себе лишь один вопрос:
— Смогу ли я сыграть там партию в кегли?
Так что его путешествие не доставило ему удовольствия и не прибавило знаний. Он постоянно был озабочен и печален, испытывая разочарование в своих надеждах на счастье. Вместо восхищенных взглядов и почестей, которые, как он надеялся, будут предвосхищать его появление или идти за ним по пятам, он встречал только зависть и преследования. По существу, он не мог задерживаться нигде более недели, и еще было большим счастьем для него, если ему удавалось целым и невредимым покинуть место, где он провел эту неделю.
Мало-помалу вследствие всех полученных им оскорблений и всех затеянных с его участием ссор повадки Готлиба стали такими подозрительными, что его принимали за бродягу и полиция установила за ним строгое наблюдение.
Но Готлиб не сожалел ни о своем запятнанном имени, ни о потерянной чести; нет, его единственным беспокойством был страх, что наступит неделя, когда ему не представится возможности сыграть в кегли трижды.
Всякий раз, когда эта мысль приходила ему на ум, все его тело содрогалось от ужаса, и, если на его пути не встречалось ни города, ни деревни, он бросался бежать как сумасшедший, чтобы отыскать место, где может быть кегельная площадка.
Тот, кто встречал его бегущим таким образом, с блуждающим взглядом, с испугом на лице, скорее мог принять его за преследуемого нечистой совестью преступника, чем за умелого токаря, мастера своего дела, или за прекрасного игрока, умеющего сбивать девять кеглей одним ударом.
Все кончилось тем, что он начал проклинать свою необыкновенную способность, особенно после того, как ему случалось провести в скитаниях половину недели и не найти возможности сыграть в кегли.