Оказавшись в таком положении, он умолял первого встречного сыграть с ним партию и, встречая повсюду отказ, играл с прислужником, расставлявшим кегли, лишь бы не попасть в когти Сатаны.
Так прошло полгода.
В течение этого полугода Готлиб становился все более и более несчастным: он стал предаваться пьянству — вначале, чтобы забыться, а потом по привычке.
Однажды он пришел в городок на границе с Силезией. Была пятница, и в эту неделю он сыграл только дважды; поэтому, подходя к питейному заведению, он обрадовался, услышав шум катящихся шаров и падающих кеглей и крики прислужника, расставлявшего их.
Готлиб поспешно бросил дорожный мешок на скамью и подбежал к играющим, радостно возбужденный от мысли, что ему еще раз удалось ускользнуть от своего адского врага.
Но эта долгожданная встреча, воспринимавшаяся им как счастливый случай, напротив, чуть было не стала для него гибельной.
Готлиб начал играть, но он не находил больше удовольствия в игре, играя только по необходимости и всегда с чувством тревоги.
Относительно трех первых ударов, когда он сбил девять кеглей, игроки не сделали никаких замечаний; но, увидев, что он не делает ни одного промаха, они начали выказывать недовольство; от недовольства они вскоре перешли к оскорблениям, а от оскорблений — к ударам кулаками. Вскоре удары кулаками показались им недостаточными, и в голову Готлибу полетели стулья. В разгар потасовки он схватил за горлышко бутылку и сильно ударил ею по голове молодого ткача. Бутылка разбилась, и тот упал на землю без чувств, утопая в собственной крови.
Вокруг наступила мертвая тишина: все с ужасом смотрели на жертву, и Готлиб, содрогаясь при мысли о том, что его ожидает, воспользовался замешательством, схватил свой дорожный мешок и бросился к двери питейного заведения. Но на пороге он встретил жандармов, которых привлек туда шум и которые арестовали его.
Готлиб хотел оправдаться; но все единодушно набросились на него, обвиняя его в том, что это он затеял драку и что он приспешник Сатаны или, по крайней мере, бродяга или преступник; в конце концов его препроводили к бургомистру, куда он явился весь истерзанный, окровавленный и умирающий от усталости.
Бургомистр, не имевший в тот момент возможности выслушать обе стороны, приказал держать Готлиба под стражей вплоть до новых распоряжений.
Итак, наш бедный токарь, красивый молодой человек, всегда мечтавший первенствовать во всем, был заключен в мрачную темницу, и будущность его состояла в том, чтобы выйти оттуда только на каторгу, а возможно, даже взойти на эшафот.
Но не эшафот и не каторга занимали в первую очередь его мысли; больше всего его мучила невозможность сыграть три партии кеглей в неделю и следовательно, необходимость принадлежать Сатане по условию подписанного им договора.
И с этой ужасной мыслью, что он погиб не только для этого мира, но и для потустороннего, Готлиб бросился на покрытый соломой пол темницы.
КАК ГОТЛИБ ВСТРЕТИЛ УГОЛЬЩИКА,
И ЧТО ИЗ ЭТОЙ ВСТРЕЧИ ВОСПОСЛЕДОВАЛО
Едва Готлиб оказался в тюрьме, как он понял всю серьезность своего положения; поэтому первым охватившим его чувством было полное отчаяние. Сначала у него возникла мысль размозжить себе голову о железные прутья оконной решетки; но, поразмыслив, он понял, что смерть не только не положит конца его страданиям, но приблизит ту ужасную минуту, когда его душа, отданная в залог Сатане, попадет в его когти.
Страдания, которые он испытывал в этом мире, сколь бы жестокими они ни были, не шли ни в какое сравнение с теми, какие он испытывал бы в мире ином.
В этой крайности счастливый порыв души привел его к Богу, то есть источнику всякого блага и всякого милосердия.
Раздавленный горем, согнувшийся под тяжестью отчаяния и ужаса, он смиренно преклонил колени и вознес к Богу горячую молитву. Он исповедался в своем грехе, признал, что первопричиной его была гордыня, искренне испросил прощения у Бога и молил его, обливаясь слезами, соблаговолить прийти к нему на помощь.
В то же самое время он от всего сердца дал клятву стать совершенно другим человеком и отныне использовать все силы своей души, чтобы заслужить милость Всемогущего.
Пылкая молитва, исходящая из искреннего и кающегося сердца, всегда оживляет того, кто ее совершает. Готлиб ощутил на себе эту истину; он почувствовал себя спокойнее, и в его душе зародилась надежда на возвращение лучших дней.
И действительно, в тот же самый день, как если бы его молитва достигла подножия престола Господня и Бог пожелал зажечь луч надежды в глазах Готлиба, несчастный узник увидел, что двери темницы отворились и двое жандармов повели его к бургомистру.
— Молодой человек, — сказал ему бургомистр, — благодарите Бога, что событие, приведшее вас в тюрьму, имело, против всякого ожидания, счастливый исход; еще какая-нибудь доля дюйма, и удар, который вы нанесли вашему противнику, оказался бы смертельным. Но, к счастью, молодой ткач пошел на поправку, и он сам приходил ко мне с просьбой помиловать вас. И поскольку как раз сегодня у меня именины, я отнесусь к вам с большим снисхождением, чем вы того заслуживаете. Вот ваш паспорт и четыре талера, отправляйтесь с Богом и, если мне уместно дать вам совет, не играйте больше ни во что, а особенно в кегли.
Готлиб искренне поблагодарил бургомистра за его добрые советы и за подаренные им четыре талера и, терзаемый самыми противоположными чувствами, покинул город, повторяя про себя клятву, данную им бургомистру: не играть больше ни во что.
Наступила суббота.
Итак, истекала неделя, а Готлиб не сыграл еще ни одной партии в кегли. Стоит вспомнить, что он дал обязательство Сатане играть, по крайней мере, три раза в неделю.
Всякий раз, когда мысль об этом обязательстве приходила ему в голову, у него больно сжималось сердце, и, невольно останавливаясь, он глубоко вздыхал.
— О Господи! — шептал он время от времени. — Только ты можешь спасти меня, но на все воля твоя, даже если ты не найдешь меня достойным твоего милосердия.
И всякий раз, произнося эти слова, он чувствовал облегчение, и можно было сказать, что тяжесть спадала с его души.
Препоручив себя таким образом Господу, он шел весь субботний день и к вечеру достиг маленькой деревушки, самым живописным образом раскинувшейся на берегу реки и окаймленной величественной дубовой рощей.
Там он остановился, чтобы съесть кусок хлеба и выпить стакан воды; закончив эту скромную трапезу, он возобновил свою молитву.
Едва он произнес последнее слово, как услышал шум у себя за спиной. Он обернулся и увидел выходящего из-под зеленого свода старого угольщика, черного с головы до пят.
Угольщик внимательно посмотрел на Готлиба.
— Э! Молодой человек, — сказал он ему, — я вижу, ты очень печален; клянусь, можно подумать, что у тебя кость застряла в горле.
— Увы! — грустно ответил Готлиб. — Все куда хуже!
— Хуже! Да куда уж хуже? — промолвил угольщик.
— Повторяю, что хуже, — откликнулся Готлиб, — поскольку для меня речь идет не только о моей смерти, но и о моем вечном проклятии.
— Что до этого, молодой человек, — произнес угольщик, покачав головой, — это, позволь мне сказать тебе, зависит от тебя самого; пока человек жив, от него самого зависит спасение его души.
Готлиб в свою очередь грустно покачал головой и глубоко вздохнул.
— Ну, — сказал угольщик, — расскажи мне, что с тобой случилось, и я, глядишь, дам тебе добрый совет.
Готлиб сначала поколебался, согласиться ли ему на эту просьбу; но, встретив доброжелательный взгляд старого угольщика, в конце концов открыл ему свое сердце.
Потом, окончив свой рассказ, он произнес:
— Как видишь, я безвозвратно принадлежу демону, потому что могу обрести спасение, лишь встретив человека, играющего в кегли лучше меня. А как мне найти такого человека, если я одним ударом сбиваю девять кеглей? Даже если бы сам Господь Бог спустился с Небес, и он мог бы сделать лишь то, что делаю я.