— Что ж, я буду страдать, — мужественно заявил Пьеро.
— Подумай хорошенько, дружок, ведь уже с завтрашнего дня тебе придется совершать подвиги смирения и самопожертвования: ты должен будешь расстаться со всем и со всеми, кого ты любил до этого дня, покинуть Богемию, оставить стариков, вырастивших тебя, короля и королеву, принцессу Цветок Миндаля…
— Цветок Миндаля! — прошептал Пьеро. — И ее тоже!
— Теперь ты уже раздумываешь, мой бедный мальчик, — взволнованным голосом сказала фея, нежно сжимая в ладонях белую руку Пьеро.
Пьеро не отвечал.
— Но успокойся, дружок, — продолжала она, — я всегда буду рядом, чтобы защитить и утешить тебя, а за все свои страдания ты будешь вознагражден любовью маленьких детей.
Пьеро по-прежнему молчал.
— Ты уже страдаешь, я это вижу… Ну, хорошо, дружок, — сказала фея, касаясь его плеча, — посмотри перед собой!
Пьеро поднял глаза, и его задумчивое лицо вмиг преобразилось.
Он увидел перед собой устроенный в углублении стены красивый театр, сверкающий золотом и огнями и весь, от пола до самого верха, заполненный маленькими детьми. Это было поистине восхитительное зрелище: светлые головки, бело-розовые лица, голубые и черные глаза. Смеющиеся, чувствующие себя раскованно в искрящейся атмосфере театра, дети напоминали корзину цветов, распускающихся под теплыми лучами солнца.
Подхваченный какой-то непреодолимой силой, Пьеро шагнул на сцену.
Увидев его, все дети закричали от восторга и захлопали в ладоши; затем по всему залу стали раздаваться взрывы веселого смеха, бодрого и звонкого, как щебет птичек на рассвете дня. А потом на Пьеро цветочным дождем посыпались букеты и венки.
Пьеро хотел что-нибудь сказать детям, но волнение сдавило ему горло: он мог лишь прикладывать руку к губам и посылать малышам тысячи воздушных поцелуев.
Неожиданно театр исчез.
— Ну что, дружок, — спросила фея, — ты еще раздумываешь?
— О нет! — живо ответил Пьеро, утирая слезы, дрожавшие у него на ресницах. — Я ухожу завтра же!
Едва он произнес эти слова, мраморный дворец обрушился, и Пьеро обнаружил себя сидящим на своем осле, у входа в пещеру.
Жертвоприношение было совершено: Пьеро дал клятву забавлять маленьких детей.
XII
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
"ПИСЬМО ЧЕРКНУТЬ МНЕ ДАЙ ПЕРО"
Вечером того же дня королева была торжественно возвращена во дворец; ее несли тридцать два черных невольника, которых после нескольких месяцев отдыха пришлось долго принуждать снова взяться за свою тягостную обязанность — носить паланкин.
Ее величество держала в руках красивую клетку с серебряными прутьями, в которой грустно чирикал, украдкой глядя на голубое небо, ее любимый воробей, вновь, наконец, обретенный ею.
Король, сидя верхом на крупной белой лошади, которую его конюхи привели прямо к башне, ехал иноходью, стараясь держаться поближе к паланкину; он был так счастлив снова увидеть королеву после столь долгой разлуки, что ни на миг не сводил с нее глаз все время пути.
На следующий день рыцарь Золотое Сердце женился на принцессе Цветок Миндаля и получил в удел государство принца Азора.
Свадьба была отпразднована так пышно, как это принято в волшебных сказках, когда король женится на пастушке или принцесса выходит замуж за пастуха. Фея озера, которая с утра прибыла во дворец, сидя в бриллиантовой колеснице, влекомой двумя прекрасными, белыми как алебастр лебедями, присутствовала на бракосочетании и благословила влюбленных своей волшебной золотой палочкой, перед всем двором торжественно пообещав им быть крестной матерью их первенца.
Сеньор Ренардино был по заслугам наказан за свое гнусное поведение и предательство: все имущество у него отобрали и раздали беднякам, которых он безжалостно обирал прежде; а его самого, лишив всех титулов и званий, переодели в грубую одежду и заставили выполнять грязную домашнюю работу.
Король Богемии, испытывая признательность фее за ее благодеяния, приказал своему казначею раздать щедрое подаяние всем нищим страны и велел построить в дворцовом саду великолепный бассейн из порфира, куда запустили прелестных красных рыбок и где их содержали за счет казны.
Что касается Пьеро, дорогие мои дети, то он хотел было не показываться на церемонии бракосочетания рыцаря Золотое Сердце и принцессы Цветок Миндаля, поскольку боялся, что принятое им накануне решение будет поколеблено этим зрелищем; но к часу свадебного ужина он собрался с силами, занял место за пиршественным столом, и его белое лицо, до того затуманенное легким облачком грусти, засияло, как в самые прекрасные дни. Когда ужин закончился, он, превозмогая себя, встал из-за стола, спустился в домик дровосека и попросил своего приемного отца дать ему перо, чтобы написать короткое письмо.
В письме говорилось, что он отдает своим приемным родителям, чтобы обеспечить их старость, триста тысяч золотых цехинов — те самые, которые он так ловко стянул у принца Азора и которые король предложил ему взять как награду за верную службу.
Составив дарственную, Пьеро обнял плачущих старика и старуху, нежно поцеловал их, а потом, утерев глаза рукавом своего камзола, повесил на руку походную корзинку и вышел из дома.
И тогда на подъездной дороге дворца послышалась песенка, о которой я вам уже столько раз говорил.
Король, королева и все придворные с удовольствием слушали ее, но голос певца становился все глуше, а скоро совсем затих вдали.
Это Пьеро отправлялся на поиски новой родины и новых приключений — о них я расскажу вам в другой раз, дорогие мои дети.
ПЬЕР И ЕГО ГУСЫНЯ
Жил-был когда-то молодой крестьянин по имени Пьер. Отец и мать его умерли, оставив его сиротой.
Вот так и получилось, что, не имея более родителей, стал он сам себе хозяином; и хотя, конечно, Пьер очень грустил, потеряв отца, он, тем не менее, чрезвычайно гордился своей независимостью, а больше всего радовался тому, что никто не имеет права предписывать ему род занятий и он может проводить время в прогулках по полям, предаваясь лени — греху, к которому у него была особая склонность. Впрочем, дорогие дети, если вообще позволительно было бы предаваться этому пороку, одному из самых страшных, в каких можно упрекнуть человека, то Пьер имел бы право воспользоваться этим позволением: отец и мать его были люди очень бережливые и оставили ему небольшую богатую ферму с изрядным количеством всякого рода скотины, не говоря уж о курах, утках и гусях.
Там были также амбары, полные зерна, а кругом фермы стояли стога сена, высокие, как горы.
Но метр Пьер — так его стали называть после смерти родителей — метр Пьер, без сомнения, не задумывался о том, что все это неизбежно придет в упадок, если не будет поддерживаться в порядке заботами трудолюбивого хозяина; вот так он и жил преспокойно, ничуть не тревожась о завтрашнем дне; а самым большим для него удовольствием, которое он превратил чуть ли не в единственное свое занятие, было поспать с восьми вечера до восьми утра в своей постели, а с восьми утра до восьми вечера — на травке.
Само собой разумеется, он исправно просыпался четыре раза в день: в десять утра, в полдень, в три и в пять пополудни, то есть в те часы, когда полагается садиться за стол.
Теперь вы видите, дорогие мои дети, что ничего особенно интересного рассказать о Пьере нельзя. Однако скоро вы увидите, что из всего этого воспоследовало и как он был наказан.
Однажды, когда Пьер по привычке растянулся на травке, греясь на солнышке и изо всех сил стараясь ни о чем не думать, к нему подошла старая гусыня-наседка, поклонилась ему, опустив свою длинную шею, и тихим, ясным и четким голосом спросила:
— Как вы себя чувствуете, метр Пьер?
Пьер обернулся и широко открыл глаза, ибо, говоря искренне, он был донельзя удивлен, услышав, что гусыня разговаривает.
Тем не менее удивление его не перешло в испуг, и, словно в произошедшем не было ничего сверхъестественного, он ответил: