— Весьма благодарен, госпожа гусыня, я чувствую себя неплохо.
И он снова закрыл глаза, не спросив ее: "А как чувствуете себя вы?" — хотя этого требовала простая вежливость.
Однако гусыня, помолчав немного и заметив, что он начал похрапывать, заговорила снова.
— Не спите, метр Пьер, — сказала она. — Мне нужно о многом побеседовать с вами, и, уверяю вас, это в ваших интересах.
— Ну-ну! — отозвался Пьер. — Ладно, только не будьте слишком болтливы, поскольку я страшно хочу спать.
— Так вот, метр Пьер, вам, конечно, уже известно, что я гусыня.
— Черт возьми! — воскликнул метр Пьер. — Я вижу, что вы гусыня! Надо быть гусыней, чтобы оторвать меня от крепкого сна, когда вам нечего сообщить мне что-нибудь более интересное.
— Погодите, метр Пьер. Я ведь не только гусыня, я еще и фея!
— О-о! — произнес метр Пьер, слышавший о феях в свои детские годы, когда бедная мать баюкала его при помощи сказок, укачивая на своих коленях.
— Да, я фея, — продолжала гусыня, — и каждое яйцо, снесенное мной, дает тому, кто им владеет, возможность высказывать любые пожелания, предварительно разбив его. Однако я не могу снести больше пятнадцати яиц для одного и того же человека. Сейчас в моем гнезде их ровно столько; стало быть, вы можете считать себя счастливейшим из смертных, поскольку я даю вам в дар эти пятнадцать яиц и вы можете начать загадывать свои желания немедленно.
Едва гусыня кончила говорить, метр Пьер забыл о своей охоте ко сну и, прогнав лень, вскочил на ноги, кинулся искать гнездо, нашел его, сосчитал находившиеся там яйца и убедился, что насчет их количества гусыня его не обманула.
— Ну что, — спросила гусыня, которая следовала за Пьером, переваливаясь с ноги на ногу, — я не солгала?
— Пока все без обмана, — ответил он. — Однако нет ничего удивительного в том, что вы снесли пятнадцать яиц. Вот если бы они обладали способностью, о которой вы говорите, то это было бы чудом.
— А вы попробуйте! — предложила гусыня.
Пьер живо взял из гнезда одно из яиц и уже собрался было бросить его на землю.
— Погодите, погодите, метр Пьер! — промолвила гусыня. — Прежде надо загадать желание, иначе вы разобьете яйцо без всякой пользы.
— Хорошо! Ну, и что же мне пожелать? — задумчиво спросил Пьер.
— Послушайте моего совета, — ответила гусыня, — пожелайте стать птицей; это очень приятно, уверяю вас.
— Ах да, честное слово, это так! — сказал Пьер. — Вы мне напомнили, что много раз, наблюдая, как пролетают на высоте облаков журавли, гуси и даже ласточки, я мечтал сделаться птицей; итак, я хочу быть птицей!
С этими словами он бросил яйцо на мостовой камень, и оно разбилось.
И тотчас же его башмаки отлетели куда-то далеко в сторону, шляпа покачалась минуту в воздухе и исчезла, а сам он от встряски повалился на спину.
Однако он тотчас же поднялся, посмотрелся в ближайший ручей и понял, что превратился в огромного журавля.
В этом новом обличье Пьер чувствовал себя очень неловко; он не осмеливался сделать и шага на своих слишком высоких ногах, его длинный клюв без конца щелкал и одновременно из него вырывались крики ужаса.
— О Боже мой! Боже мой! — вскричал Пьер, ибо у него сохранилась способность говорить. — Мне этого не перенести! Я не хочу больше быть птицей — я желаю быть, как и прежде, Пьером!
В ту же минуту он снова стал человеком, как и пожелал. Он огляделся вокруг, увидел в десяти шагах от себя свои башмаки, в двадцати — свою шляпу, надел шляпу на голову, башмаки — на ноги, потом откашлялся, сплюнул, покрутил руками, изображая ветряную мельницу, чтобы убедиться, что вновь стал самим собой, и, проделав все иные действия, свойственные именно человеку, а не прочим животным, стал успокаиваться.
— Уф! — вздохнул он. — Это была западня!
— Ошибаетесь, — возразила гусыня. — Это никоим образом не была западня; просто вы так торопились высказать свое желание, что не успели уточнить его как следует. Дух, которому было поручено исполнить его, слышал, как вы говорили о журавле, и решил, что вы помышляете лишь о том, чтобы стать журавлем, и услужил вам, как ему казалось, в соответствии с вашими предпочтениями.
— Я не только не хочу быть журавлем, — воскликнул Пьер, — но не хочу становиться никакой другой птицей! Да у меня до сих пор еще все болит! Я слышу, как у меня кости трещат! Нет! Нет! Я хочу быть важным человеком, например солдатом. О да! Солдатом или офицером, как те, что не так давно, с неделю назад, прошли через нашу деревню.
И, взяв второе яйцо, он со всего маху ударил им о камень.
Яйцо разбилось вдребезги, и при этом послышался такой грохот, как если бы дала залп целая батарея пушек.
Этот шум, и без того ужасный, с каждой минутой становился все сильнее и сильнее.
То в самом деле был грохот канонады.
Пьер, в мундире офицера, находился в самом центре какого-то великого сражения, а точнее, состоял в войске, которое осаждало город и штурмом прорывало его оборону; пули свистели у его ушей, вокруг него падали и, ударившись о землю, отскакивали пушечные ядра, взрывы гранат взметали землю у него под ногами, и его кидало то вправо, то влево, то подбрасывало на месте, в зависимости от того, где падали пущенные из города и угрожавшие Пьеру снаряды — сбоку от него или у его ног.
Хотя одежда на Пьере была военная, храбрости в нем не было ни капли.
— О! — вскричал он. — До чего же страшное ремесло у военных, и как бы я хотел оказаться подальше от всего этого!
В ту минуту, когда он высказал это пожелание, ядро разбило вдребезги верх его шлема, а его самого опрокинуло навзничь.
Пьер счел себя убитым и некоторое время лежал неподвижно, но, не слыша больше никакого грохота, решился наконец поднять голову и осмотреться. Оказалось, что он лежит на соломе посреди двора своей фермы, а старая гусыня, гогочущая рядом с ним, смотрит на него с явным удивлением.
Пьер сделал над собой усилие и сел. Он вытер пот, струившийся по его лбу, и облизал губы, поскольку во рту у него пересохло от пороховой гари, от дыма, а больше всего — от страха.
В это время он заметил в саду своего соседа дерево, усыпанное яблоками.
— О! — сказал он. — Что за счастье было бы вдруг оказаться на верхушке этой яблони, держа в руках полную шапку яблок!
И, не посоветовавшись на этот раз с гусыней, он схватил еще одно яйцо и разбил его.
В ту же секунду он оказался на самой верхней ветке дерева, держа в руках полную шапку яблок.
Но бедному Пьеру не хватило времени насладиться своей добычей: в двадцати шагах от него появился взбешенный хозяин фруктового сада, вооруженный огромной жердью, которой он нанес страшные побои несчастному воришке, после чего тот, не теряя времени, пожелал оказаться у себя дома, что и было немедленно исполнено.
— Что это ты так крутишь телом и дергаешь плечами? — спросила гусыня.
Но Пьер, не отвечая на этот вопрос, произнес:
— Пойдем со мной, мне надо тебе кое-что сказать.
Они вместе вошли в главную залу дома и провели там немалое время, основательно размышляя и споря о том, что же лучше всего было бы делать дальше.
— Прекрасная мысль! — внезапно воскликнул Пьер.
— Какая? — поинтересовалась гусыня.
— Я хочу пожелать, — сказал Пьер, взяв в руки яйцо, — иметь кучу денег; и на этот раз, право же, мне кажется, мы будем счастливы.
Не успел он договорить, как яйцо было разбито, а крышка ларя, где обычно хранили хлеб, приподнялась, подталкиваемая снизу грудой серебряных монет.
Пьер подбежал к ларю, откинул крышку на стену и, то и дело испуская восторженные вопли, принялся разглядывать содержащиеся в нем сокровища.
Гусыня же взобралась на стул и, вытянув шею, тоже стала смотреть на содержимое ларя.
Так они и простояли до конца дня, предаваясь созерцанию этого богатства.
А когда наступил вечер, Пьер взял самый большой замок, какой только смог отыскать, и навесил его на дверь дома, ибо он начал бояться воров, чего с ним никогда не случалось прежде!