Все они были восхитительно красивы, а необычайное выражение их лиц носило на себе печать невыразимой кротости.
У каждого из них было свое собственное занятие.
Один рыхлил землю кончиками своих серебряных крыльев, и там, где земля была взрыхлена им, вырастали цветы и другие растения.
То был ангел весны.
Другой летал по небу, а за ним тянулось длинное темное покрывало, сплошь усыпанное звездами.
То был ангел ночи.
Вот этот взмывал, словно жаворонок, под самые небеса, кончиком пальца прикасался к востоку, и восток вспыхивал розовыми красками.
То был ангел утренней зари.
А тот, с печальной улыбкой, но с удивительной безмятежностью на лице, стремительно бросался в пустоту, словно в бездну, держа в руках крест.
То был ангел смерти.
Ангел, увенчанный цветами, объяснил девочке увиденное ею.
— О! Как это все красиво, величественно, необыкновенно! — воскликнула она. — Но скажите мне, добрый ангел: вон там я вижу одного из ваших братьев, который держит в руках золотые весы, полные жемчуга; что это он делает? У этого ангела такой серьезный вид, но в то же время он кажется мне очень добрым!
— Это ангел слёз, — ответил собеседник девочке.
— Ангел слёз! — вскричала Лия. — О! Это именно тот, кого я искала!
И она устремилась к прекрасному ангелу, молитвенно сложив ладони и приветливо улыбаясь ему.
— Я знаю, чего ты хочешь, — сказал ей ангел. — Но твердо ли ты веришь в то, что я могу помочь тебе? Одним словом, есть ли у тебя вера?
— Я уверена, что ты сможешь мне помочь, если только Бог тебе это позволит.
— Вера, ведущая свое начало от Господа, истинна, — сказал ангел. — Видишь эти чистые и прозрачные, как хрусталь, жемчужины? Это слезы любви, пролитые людьми, которые потеряли своих возлюбленных; а вот темные жемчужины — это слезы, пролитые жертвами несправедливости и гонений; эти розовые жемчужины — слезы жалости, пролитые теми, кто добр и сочувствует страданиям других людей; а вот, наконец, золотистые жемчужины — это слезы раскаяния, в глазах Господа самые драгоценные из всех. Это по его повелению я собрал все эти слезы: однажды, когда придет час возмездия, их поместят на весы вечности, одна из чаш которых называется "справедливость", а другая — "милосердие".
— О прекрасный и добрый ангел, тебе известно все, и ты знаешь, зачем я пришла; ты, ангел слёз, должно быть, лучший из ангелов; сделай же, умоляю тебя, так, чтобы мой отец, невиновный в грехах своего предка, смог плакать, дабы его сердце не разорвалось!
— Это будет трудно, — ответил ангел, — но Бог поможет нам.
— А чем Бог может помочь? — спросила девочка.
— Он поможет тебе отыскать жемчужину, в которой соединились две слезы — слеза раскаяния и слеза любви, — пролитые двумя разными людьми; эти две слившиеся воедино слезы представляют собой жемчужину самую драгоценную из всех, и только она одна способна спасти твоего отца.
— О, укажи мне, где я могу отыскать ее! — воскликнула Лия.
— Проси Бога, и он направит тебя, — ответил ангел.
Лия, все еще во сне, встала на колени и принялась молиться.
Едва закончив молитву, она проснулась; видение рассеялось.
Утром она рассказала угольщику о том, что она видела во сне, и спросила, что ей теперь следует делать.
— Возвращайся к себе домой, дитя мое, — ответил старик. — Ангел обещал, что Господь придет к тебе на помощь; верь же в это и жди: ангелы не лгут!
Лия поблагодарила старика и после завтрака отправилась в дорогу.
Но к середине второго дня неожиданно пал густой туман, не только мало-помалу застилавший Лие горы, среди которых она шла и двойная вершина которых служила ей своего рода ориентиром, но и опустившийся вскоре на саму дорогу.
Внезапно дорога оказалась перерезана пропастью.
На дне пропасти гремел бурный поток.
Лия остановилась; было очевидно, что она сбилась с дороги, ибо на пути к дому угольщика эта пропасть ей не попадалась.
Она осмотрелась, но разглядеть что-либо в тумане было невозможно.
Она закричала, и ей ответил чей-то голос.
Она пошла на этот голос.
Вскоре Лия увидела старуху, собиравшую в лесу хворост. Туман прервал ее работу, но, поскольку ей удалось собрать почти полную связку сучьев, она приготовилась возвращаться домой, как вдруг послышался крик Лии; старуха отозвалась, понимая, что это был зов попавшего в беду человека.
Лия, стремившаяся скорее продолжить свой путь, спросила у старухи, есть ли возможность спуститься в пропасть и перебраться через нее.
— О, ради Бога, дитя мое, не делайте этого! — воскликнула старуха. — У этой пропасти отвесные стены, и с каждым годом она становится все глубже. Для того чтобы перепрыгнуть через нее, нужны крылья птицы, а для того чтобы перебраться через нее, нужны ноги серны.
— Тогда, добрая женщина, — сказала Лия, — укажите мне другую дорогу, которая приведет меня в дом к моему отцу.
И она упомянула Хомбург, говоря, что именно туда ей нужно вернуться.
— О, как далеко вы отклонились от вашей дороги, бедное мое дитя! — посочувствовала ей старуха.
— Пусть даже так, — ответила девочка, — только скажите, где она: у меня хватит упорства найти ее!
— В этом ужасном тумане вам никогда не найти дорогу, милая крошка, — продолжала старуха. — Лучше подождать, пока он рассеется; он никогда не длится дольше суток.
— Но где мне переждать, пока этот туман рассеется? Есть здесь неподалеку хоть один постоялый двор?
— Нет ни одного на четыре льё в округе, — ответила женщина. — Но я охотно дам вам приют в своем доме, дорогое дитя, если вас устроит моя бедная хижина.
Лия с признательностью приняла приглашение и пошла следом за старухой, и та, несмотря на густой туман, привела ее прямо к своему дому.
Женщина жила в маленькой лачужке у подножия горы.
В этой лачужке была только одна комната, весьма жалкая на вид.
Лия поискала глазами, где бы она могла устроиться на отдых.
— Садитесь на эту циновку, — предложила ей старуха, протягивая девочке чашку молока и кусок черного хлеба, а затем со вздохом добавила: — Вот и все, чем я могу угостить вас, а ведь я не всегда была такой бедной. В деревне, что по другую сторону этой горы, у меня были прежде дома и сады, поля и луга, овцы и коровы — словом, меня считали богатой. У меня был единственный сын, который растратил все это богатство. Но, — продолжала она, — Бог мне свидетель, я сожалею вовсе не о своем добре, и слезы, что я проливаю, — это слезы любви.
— Но это значит, что ваш сын — дурной человек? — спросила Лия.
— О нет, нет! — воскликнула несчастная мать. — Никто никогда не заставит меня осуждать мое дитя! Нет, напротив, у него доброе сердце, однако он легкомыслен, а это скорее моя вина, чем его. Когда, будучи ребенком, он совершал какую-нибудь провинность, я забывала наказать его. Господь дал мне доброе поле, и только из-за моей великой слабости оно оказалось засеянным плевелами.
И она разразилась рыданиями.
Лия пожалела добрую женщину и попыталась утешить ее, а сама с удовольствием ела при этом хлеб с молоком.
Утерев слезы, женщина стала готовить девочке постель из сухих листьев, приговаривая при этом:
— На то была воля Божья, а что Бог ни делает, все к лучшему!
Лия уже легла в постель и была готова уснуть, как вдруг кто-то постучал в дверь хижины.
— Кто там? — спросила старуха.
— Путник, который ищет крова, — послышался из-за двери мужской голос.
— О дорогая моя хозяйка, во имя Неба, не открывайте ему! — взмолилась Лия. — Может быть, это грабитель, пришедший нас убить!
— Успокойтесь, бедное дитя, — отвечала добрая женщина. — Что искать грабителю в такой убогой лачуге? А что касается убийства, то кто захочет совершать бесполезное преступление, лишая жизни ребенка и старуху? Нет, это какой-то несчастный путник, заблудившийся в лесу; он может свалиться в пропасть, если я не впущу его; стало быть, не впустить его будет поступком не очень-то христианским.
И добрая женщина открыла дверь.
Путник вошел; он был закутан в широкий плащ, почти полностью скрывавший его лицо; старуха подбросила хвороста в очаг, принесла для нового гостя, как прежде сделала это для девочки, молока и хлеба, и пригласила его отужинать.