— Что ж! — сказал мальчик. — У меня есть солдат-инвалид, ни к чему не пригодный и выбивающийся из ряда; поставлю-ка я его на карауле перед картонным замком моей сестры.
Как он решил, так и сделал: оловянный солдатик стал на часах напротив бумажной дамы.
Дама из папье-маше — а она была танцовщицей — застыла в танцевальном па, вытянув руки и подняв ножку так высоко вверх, что тесемки ее туфельки касались ее волос.
Поскольку танцовщица была очень гибкой, ее поднятая высоко ножка настолько слилась с ее телом, что оловянному солдатику казалось, будто у дамы только одна нога — так же, как у него.
"Ах, вот такую женщину взять бы мне в жены! — подумал он. — Но, к сожалению, это знатная дама: она живет в замке, тогда как я обитаю в коробке, да еще нас в этой коробке двадцать пять солдатиков! Разве это подходящее жилище для баронессы или графини?! Так что удовольствуемся тем, что будем ее разглядывать, не позволяя себе признаться ей в своих чувствах".
И, стоя в положении "на караул", он во все глаза глядел на крохотную даму, которая все в той же позе продолжала стоять на одной ноге, ни на мгновение не теряя равновесия.
Когда наступил вечер и за мальчиком пришли, чтобы уложить его спать, он поместил всех своих оловянных солдатиков в коробку, оставив инвалида — то ли по недосмотру, то ли намеренно — и ночью стоять на часах.
Но, если это было сделано с умыслом или по злобе, то мальчик очень ошибся. Никогда ни один солдат из плоти и крови не бывал довольнее, чем наш оловянный солдатик, когда он убедился, что его не собираются сменить на посту и ему можно всю ночь созерцать прекрасную даму.
Оловянный солдатик боялся только одного — лишиться лунного света; надолго закрытый в коробке, он не знал даже, в какой четверти находится теперь месяц. Так что он ждал ночи с тревогой.
К десяти часам вечера, когда все в доме легли спать, взошла луна и бросила в окно свой серебряный луч, и тогда дама, на какое-то время скрытая тьмой, предстала вновь, да еще более красивой, чем прежде, — этот ночной свет восхитительно украшал ее личико.
"Ах, — сказал себе оловянный солдатик, — похоже, ночью она еще красивее, чем днем".
Пробило одиннадцать часов, а затем и полночь.
Когда ходики прокуковали в последний раз, лежавшая на столе среди других игрушек музыкальная табакерка, игравшая три мелодии и кадриль, стала исполнять сначала "У меня есть отличный табак", затем "Мальбрук в поход собрался" и вслед за этим "Река Тахо".
Наконец, после того как отзвучала последняя нота "Реки Тахо", табакерка заиграла кадриль, представлявшую собой разновидность жиги.
И вот тогда, при первом же такте этой жиги, крохотная танцовщица сначала опустила свою почти касавшуюся головы ножку, затем одним усилием оторвала вторую ножку от пола и сделала па такой красоты, словно его сочинил сам балетмейстер сильфид.
В это время оловянный солдатик, не пропустивший ни одного из этих флик-фляков, жете с батманом и пируэтов танцовщицы, услышал, как его братья предпринимают все усилия, чтобы приподнять крышку коробки; но мальчик закрыл их так надежно, что им не удалось достичь цели, и потому счастливый часовой был единственным, кто упивался талантом очаровательной артистки.
И не удивительно! Она несомненно была лучшей из балерин, когда-либо живших на свете. По всей вероятности, она была ученицей как Тальони, так и Эльслер. Балерина порхала подобно Тальони и при необходимости танцевала на пуантах подобно Эльслер; так что бедный солдатик увидел то, что еще не было дано видеть ни одному человеку, — танцовщицу, которая в один и тот же вечер могла станцевать качучу из "Хромого беса" и партию настоятельницы монастыря из "Роберта Дьявола".
Оловянный солдатик не сдвинулся с места, и у него — в то время как очаровательная балерина, легкая, словно птичка, казалось вовсе и не думает о танце, — у него пот ручьями струился по лбу. Дело в том, что танцовщица, похоже, выказывала ему почести своими самыми изящными па, и не раз, в знак своего большого интереса к его особе, она, делая пируэты, почти касалась его носа кончиком своей маленькой розовой стопы.
Однако посреди этого неслыханного блаженства, которое испытывал бедняга-часовой, блаженства созерцать балет, исполняемый для него одного, солдатика постигло большое разочарование.
Состояло оно в том, что он понял свое первоначальное заблуждение: прекрасная дама обладала обеими ногами. И поскольку исчезло это их сходство, на которое он немного рассчитывал, надеясь сблизиться со знатной дамой, солдатик оказался отброшенным от нее на тысячу миллионов льё.
На следующий день дети, радуясь возможности снова увидеть свои игрушки, поднялись едва ли не с рассветом.
Стояла отличная погода, и мальчик решил устроить на подоконнике смотр своим оловянным солдатикам.
В течение трех часов игрушечное войско под командованием мальчика и к его великой радости проделывало самые различные перестроения.
Поскольку в стране настойчиво поговаривали о возможном вторжении вражеских уланов, он опасался, не застигнут ли врасплох его войско, а потому, найдя одноногого солдатика на том же месте, где он оставил его вчера, и вполне полагаясь теперь на его бдительность, он поставил своего вчерашнего часового на опаснейшем посту — у самого края подоконника.
И вот, пока мальчик завтракал, то ли часового увлек с собой сквозняк, то ли у бедного инвалида, стоявшего на самом краю подоконника, случилось головокружение и он на своей единственной ноге не смог удержаться, то ли, наконец, вражеские уланы застигли его в ту минуту, когда он меньше всего этого ожидал, но, так или иначе, солдатик низвергся вниз головой с четвертого этажа.
Падение его было просто ужасным!
Спасти его могло только чудо — и чудо свершилось.
Поскольку, даже падая, верный воин не выпустил из рук свое оружие, штык его ружья вонзился в землю.
Штык вошел в землю между двумя камнями мостовой, и солдатик стоял теперь головой вниз, ногою вверх.
Первое, что заметил мальчик, войдя после завтрака в свою комнату, — это исчезновение часового.
Он здраво рассудил, что солдатик, должно быть, выпал из окна и, попросив няню своей сестрички мадемуазель Клодину сопроводить его, спустился вместе с ней и стал под окном искать пропавшего.
Несколько раз мальчик и Клодина в своих поисках едва не касались оловянного солдатика рукой или ногой, но, упав, он оказался настолько незаметен в своем положении, что, несмотря на все их усердие, его так и не смогли разглядеть.
Если бы солдатик крикнул искавшим его людям: "Сюда! Я здесь!" — они бы его обнаружили и присоединили к его братьям, что избавило бы маленького инвалида от многих бед.
Но он, будучи непреклонным сторонником строгой дисциплины, решил, наверное, что часовому на посту не годится заговаривать с кем бы то ни было.
Тем временем начали падать крупные капли дождя; в небе собиралась страшная гроза; мальчик, словно опытный полководец, подумал, что благоразумнее покинуть одного увечного солдатика, которому падение с четвертого этажа вряд ли добавило вторую ногу, чем подвергать опасности наводнения и ударам грома войско из двадцати четырех солдат, облаченных в новенькие мундиры и вполне здоровых.
Так что мальчик поднялся на четвертый этаж, велев няне своей сестры следовать за ним, что та и поспешила исполнить.
Затем он убрал с плаца двадцать четыре солдатика, спрятал их в коробку, закрыл окно, чтобы в комнату не проник дождь, затянул занавески, чтобы не видеть молнии, и позволил грозе бушевать сколько ей угодно, не став предаваться размышлениям и лишь мимоходом крикнув сестре:
— Что-то у твоей танцовщицы грустный вид! Уж не была ли она, часом, влюблена в моего оловянного солдатика?
— Ну да! — откликнулась девочка. — Кого же ей и выбирать, как не одноногого!