На выезде из леса протекала широкая и глубокая река; остановившись на середине моста через нее, Маленький Жан произнес:
— Ей-Богу, не стоило мне просить у Никола этот старый сундук. Он ни на что не пригоден и даже пустой весит столько, словно набит камнями. Брошу-ка его в воду: если он останется на поверхности и приплывет домой — тем лучше; если же он протекает, тем хуже для него; мне-то все равно.
И он приподнял сундук, как будто вознамерился бросить его в воду.
Действовал так Маленький Жан из хитрости, с тем чтобы напугать церковного сторожа.
Тот и в самом деле испугался, да так, что завопил:
— Остановись, Маленький Жан, остановись на минутку, черт побери! И прежде всего позволь мне выбраться отсюда!
— Э, как бы не так! — откликнулся хитрец, усевшись на сундук. — Поскольку дьявол все еще внутри, утопим дьявола, и все на земле пойдет на лад!
— Я не дьявол! — продолжал вопить несчастный узник. — Я церковный сторож из Нидербронна. Не топи меня, Маленький Жан, и я тебе дам полную меру серебра.
— Тогда дай мне расписку, — сказал Маленький Жан и просунул карандаш с бумагой сквозь замочную скважину сундука.
Несколько минут спустя расписка вышла из сундука тем же путем, каким она в него вошла.
— Вот, держи, — промолвил церковный сторож.
Маленький Жан прочел:
"Я признаю, что должен Маленькому Жану полную меру серебряных монет…"
— Ты забыл написать "насыпанных с верхом", — заявил Маленький Жан.
— Сейчас же допишу, — заверил его церковный сторож.
— Итак, — продолжил Маленький Жан, — "насыпанных с верхом"?
— Да, да.
— "… которые я ему отмерю, как только он доставит меня домой живым и невредимым".
Дата была проставлена, а под датой стояла подпись: долговое обязательство было составлено по всем правилам.
Маленький Жан открыл сундук, сторож выпрыгнул наружу, и они вдвоем бросили сундук в воду.
Достигнув противоположного берега реки, повозка покатила по единственной дороге, которая вела к деревне Нидербронн.
Маленький Жан высадил церковного сторожа у порога его дома и сам спрыгнул на землю.
Церковный сторож, как и обещал, дал ему полную меру серебряных монет.
Маленький Жан завязал концы рукавов своей куртки и насыпал в нее две меры серебра.
После этого он возвратился к себе домой.
"Ей-Богу, — сказал себе Маленький Жан, — моя лошадь отлично окупилась".
И он выложил свое серебро посреди комнаты.
"Вот что испортит настроение Большому Жану, — добавил хитрец, — когда он узнает, какую хорошую он сослужил мне службу, убив мою бедную лошадь! Однако мне кажется, что оба мои мошенника отмерили мне серебра весьма скупо".
И, позвав мальчишку, он послал его к Большому Жану одолжить у того мерку.
"Да что там ему мерить? Какого черта он просит меня одолжить ему мерку? — спрашивал себя Большой Жан.
И, чтобы разобраться, в чем тут дело, он вымазал смолой донышко мерки, чтобы к ней прилипла частица того, что будет отмерять Маленький Жан.
Все произошло так, как и предвидел Большой Жан. Маленький Жан, который не подозревал о подвохе, а если и подозревал, то не имел ничего против, чтобы его бывший компаньон узнал о выпавшем на его долю большом богатстве, Маленький Жан и не подумал посмотреть на дно мерки; так что Большой Жан нашел там три приклеившиеся новенькие серебряные монеты достоинством в восемь грошей.
— О-хо-хо! Что ж это такое? — удивился Большой Жан. — Наверное, Маленький Жан разбогател, если он меряет серебро ведрами!
И он помчался к Маленькому Жану.
Серебряные монеты все еще лежали у того посреди комнаты.
— Где ты нашел столько серебра? — спросил оторопевший богач.
— Такова цена шкуры моей лошади, которую я продал вчера вечером, — ответил Маленький Жан.
— Честное слово?
— Честное слово!
Маленький Жан не лгал.
Правда, серебро, принадлежавшее церковному сторожу, было здесь перемешано с серебром фермера. Однако и то, и другое появилось у хитреца благодаря продаже лошадиной шкуры.
— Кажется, тебе за нее очень щедро заплатили.
— Да эта шкура просто бесценна! Какую службу ты мне сослужил, сам того не подозревая, тем, что убил животное, которое живым не стоило и десяти экю, а околев, принесло мне больше трех тысяч.
— И кому же ты ее продал?
— Фермеру, что живет на опушке леса. Если захочешь что-нибудь ему продать, спроси Никола.
— Да, — сказал Большой Жан, — у меня как раз есть кое-что ему продать.
— Вот те на! — откликнулся Маленький Жан. — Как же все здорово сходится! Он предоставил мне на время свою повозку и двух своих лошадей сверх нашей договоренности. А у тебя сараи переполнены овсом и сеном. Так накорми его лошадей и доставь их ему вместе с повозкой. Он тебя вознаградит за это.
— Это меня устраивает, — согласился Большой Жан.
И он увел повозку.
Возвратившись домой, он взял топор, пошел прямо в свою конюшню, убил четырех своих лошадей, снял с них шкуры, высушил их на изгороди, а затем, положив эти четыре шкуры на телегу, отправился в город.
Был как раз базарный день.
— Лошадиные шкуры! Лошадиные шкуры! — выкрикивал Большой Жан.
На его зов сбежались сапожники и кожевники.
— Почем шкуры? — спросили они.
— Две меры серебряных монет, насыпанных с верхом, — ответил Большой Жан.
Сначала все подумали, что он пьян.
Однако, поскольку Большой Жан твердо держался на ногах, а язык его ничуть не заплетался, стало ясно, что говорит он вполне серьезно.
— Ты что, сошел с ума? — сказали Большому Жану кожевники и сапожники. — Неужели ты думаешь, что у нас серебро водится ведрами?!
— Продаются лошадиные шкуры! Продаются лошадиные шкуры! — продолжал выкрикивать Большой Жан.
И всем, кто просил назвать их цену, он продолжал отвечать:
— Две меры серебряных монет, насыпанных с верхом.
— Да он вздумал посмеяться над нами! — воскликнули сапожники.
— И над нами тоже, — вторили им кожевники.
И кожевники, вооружившись своими кожаными фартуками, а сапожники — своими треножниками, как следует поколотили Большого Жана.
Тот стал звать к себе на помощь.
Среди любопытных, сбежавшихся на его вопли, был и фермер Никола.
Он узнал лишь своих лошадей и свою повозку.
И, вспомнив, как его обманул тот, кому он одолжил свою повозку и своих лошадей, он закричал:
— Ах ты, разбойник! Ах ты, плут! Ах ты, мошенник!
И в свою очередь обрушил на Большого Жана удары своего кнутовища.
Тут бедняга бросил свою торговлю и, оставив на поле боя двух лошадей и повозку фермера, в которой лежали четыре лошадиные шкуры, бросился со всех ног вон из города, но не настолько быстро, чтобы не быть жестоко избитым.
— Ну-ну! — произнес он, добравшись домой. — Маленький Жан поплатится за это, я убью его!
III
И вот случаю было угодно, чтобы в то время, когда Большой Жан замышлял свое злодеяние, старая бабушка Маленького Жана, которой незадолго до этого исполнилось восемьдесят лет, умерла в своей комнате, располагавшейся рядом с комнатой внука.
Она была очень недоброй по отношению к бедному Маленькому Жану, больно била его, безжалостно хлестала плетью, сажала его ни за что, ни про что на хлеб и воду; однако Маленькому Жану, человеку добросердечному, все это не помешало искренне скорбеть о ее смерти, которую он, ввиду весьма преклонного возраста бабушки, все же должен был бы ожидать.
И вот, забрав старушку из ее ледяной постели, он положил ее в свою собственную теплую постель, чтобы увидеть, не вернет ли ее к жизни такое тепло.
Сам же он устроился в темном уголке на стуле, чтобы заснуть сидя, как это уже не раз с ним бывало.
Но, как можно догадаться, спал он не очень-то крепко; поэтому неудивительно, что ночью, услышав, как открывается дверь, он проснулся и открыл глаза.
И тут он увидел нечто устрашающее.
Он увидел бледного, как смерть, Большого Жана, входившего на цыпочках и с топором в руке.