— Ну что ж, иди за мерой серебра, — согласился хитрец, — но, по совести говоря, моя бабушка стоила большего.
И Маленький Жан взял у Клауса меру серебряных монет, насыпанных с верхом, и весьма достойно похоронил свою бабушку.
Эта мера в полтора раза превышала по стоимости ту сумму, которую отец Маленького Жана дал взаймы метру Клаусу.
Но при этом следует помнить, что и проценты набегали целых десять лет.
IV
Когда Маленький Жан вернулся к себе домой, он во второй раз послал к Большому Жану того же самого мальчишку с просьбой снова одолжить ему мерное ведро, поскольку у него есть надобность кое-что измерить.
— Как, — вырвалось у Большого Жана, — разве я его не убил? Надо самому в этом убедиться.
И потому он самолично понес мерку Маленькому Жану.
В доме у него он увидел все то серебро, которое отмерил хитрецу хозяин постоялого двора.
— Да где же ты опять раздобыл все это серебро? — спросил Большой Жан, от удивления широко раскрыв глаза.
— Послушай-ка, Большой Жан, — обратился к нему Маленький Жан, — ты, думая, что убиваешь меня, на самом деле убил мою бабушку: тогда я продал покойницу, и за нее мне дали все то серебро, которое ты здесь видишь.
— Неужели все то серебро, которое я здесь вижу, тебе дали за твою бабушку?
— Да; похоже, в этом году старухи в большой цене.
— Отлично! — сказал Большой Жан. — У меня есть слабоумная бабушка; все кругом говорят: "Для этой доброй славной женщины умереть было бы счастьем!" Я ее убью и продам покойницу.
И Большой Жан, вернувшись домой, взял тот же самый топор, каким он убил своих лошадей и бабушку Маленького Жана, раскроил голову своей бабушке, положил ее тело в повозку и направился прямиком к ближайшему городскому аптекарю.
Он остановился перед аптекой и, не сходя с повозки, стал кричать:
— Эй, господин аптекарь! Эй!
Аптекарь стоял на коленях. А что он делал в такой позе, об этом история умалчивает.
Аптекарь услышал, что его зовут.
— Хорошо, хорошо, сейчас иду, — откликнулся он, — через минутку я буду свободен.
Но Большой Жан торопился: он спрыгнул с повозки и вошел в аптеку через парадную дверь как раз в тот миг, когда аптекарь вернулся туда через дверь задней комнаты.
— Что вам угодно, мой друг? — спросил он у посетителя.
— Господин аптекарь, я хочу продать вам мою старую бабушку, — ответил тот.
— Вашу старую бабушку? И что по-вашему, мой дорогой друг, я должен буду делать с такой слабоумной старушкой?
— Ее уже нет, — заявил Большой Жан.
— Как это ее нет?
— Она умерла.
— Господь Бог выказал милосердие по отношению к несчастной!
— Это не Господь Бог выказал подобное милосердие, а я, — возразил Большой Жан.
— Неужели вы?
— Да, я ее убил.
— Зачем же?
— А затем, чтобы продать ее тело за меру серебра.
— Меру серебра за тело старухи?
— Нуда! Это та цена, за какую Маленький Жан продал тело своей бабушки.
— Друг мой, вы рассказываете мне сказки, — заявил аптекарь.
— Сказки?
— Да, сказки, и это большое счастье для вас; ведь если бы вы убили свою бабушку, как вы это утверждаете, то, не говоря уж о том, что за ее тело вы не получили бы и одного экю, вас арестовали бы жандармы, следственный пристав возбудил бы против вас уголовное дело, судьи вынесли бы вам смертный приговор, а палач отрубил бы вам голову.
— Вот так-так! — воскликнул богач, смертельно побледнев. — Стало быть, вы говорите, что все произошло бы таким вот образом?
— Точь-в-точь.
— А вы не шутите?
— Нет, не шучу.
— Честное слово?
— Честное аптекарское слово.
— Ну и ну! — произнес Большой Жан, усаживаясь в повозку. — К счастью, бабушку мою никто не видел.
Затем, повернувшись к аптекарю, он добавил:
— Вы правы, это было просто шуткой.
И он пустил свою лошадь галопом, возвратился домой, положил покойницу в постель, отодрал от потолка кусок штукатурки, бросил его сверху на голову трупа и выбежал с криком:
— На помощь! На помощь! Моя бабушка погибла вследствие несчастного случая!
А так как у Большого Жана не было причины убивать собственную бабушку, которая была бедна и потому не оставила внуку никакого наследства, по поводу этой смерти не стали проводить разбирательство, тем более что старушке уже исполнилось, между прочим, восемьдесят два года, а это явно превышало обычную продолжительность жизни женщин.
Тем не менее, когда покойницу выносили из дома, чтобы ее похоронить, негодяй промолвил:
— Ты мне за это заплатишь, Маленький Жан!
И, воспользовавшись моментом, когда вся деревня шла в похоронной процессии, он взял самый большой мешок, какой смог найти у себя дома, и направился к Маленькому Жану.
— Ну-ну, — сказал он ему. — Так ты снова посмеялся надо мной, господин шутник! Посмеялся во второй раз. Сперва ты вынудил меня убить моих лошадей, а теперь — мою бабушку. Но в третий раз, клянусь, ты меня не проведешь!
И в ту минуту, когда Маленький Жан менее всего ожидал подвоха, он накинул ему на голову мешок, натянул его на тело своего недруга, обвязал мешок веревкой и, взвалив его себе на спину, крикнул:
— А теперь препоручи свою душу Богу, так как я сейчас брошу тебя в реку!
Это предупреждение отнюдь не успокоило Маленького Жана, который, впрочем, и не думал, что Большой Жан поместил его в мешок, чтобы оказать ему любезность.
От дома Маленького Жана до реки было далеко, а весил он несколько больше, чем перышко; поэтому не было ничего удивительного в том, что, проходя по дороге мимо церкви и слыша пение прихожан и звуки органа, Большой Жан решил воспользоваться случаем и сотворить по пути короткую молитву.
А потому он поставил мешок около двери и вошел в церковь.
Его неосторожность оправдывалась тем, что Маленький Жан никак не мог бы выбраться из мешка и к тому же на паперти никого не было.
— Увы, увы! — вздыхал Маленький Жан, без конца ворочаясь в мешке.
Но он мог лишь еще раз произнести "Увы", будучи не в силах высвободиться из своих пут.
Как раз в это время мимо проходил скототорговец. То был старый грешник, проведший весьма бурную молодость. По слухам, его первое ремесло состояло в том, чтобы устраивать засады в самых отдаленных и самых густых чащах Шварцвальда. Насчет причин, заставлявших его устраивать засады, существовали самые различные мнения: одни говорили, что он хотел убивать только оленей, ланей и вепрей Великого герцогства Баденского; другие утверждали, что, наоборот, он стрелял во всех, кто двигался перед его глазами, в людей и животных, и что от животных он оставлял себе шкуры, а у людей забирал кошельки.
В конце концов наступило время, когда он отказался от такого ремесла, чтобы заняться торговлей скотом. Однако, сколь бы почтенным ни считалось его новое занятие, легко было заметить, что на совести старика лежит тяжкий груз, бремя которого с каждым годом становилось для него все тяжелее.
И вот один из быков, которых он погонял, толкнул мешок с Маленьким Жаном и опрокинул его.
— Увы, увы! — вскричал Маленький Жан, решивший, что настал его смертный час. — Я еще слишком молод, чтобы войти в Царство Небесное!
— А я при своих страшных грехах, — откликнулся погонщик быков, — слишком стар, чтобы когда-нибудь войти в него!
— Кем бы ты ни был, — взмолился Маленький Жан, — развяжи мешок, займи мое место, и, я ручаюсь, через четверть часа ты окажешься в Царстве Небесном!
— Что ж, я тебе верю, — отозвался скототорговец.
— Даю тебе слово Маленького Жана, — подтвердил пленник с убежденностью обращенного, которая не оставила и тени сомнений у старика, жаждущего спасти свою душу.
Скототорговец развязал мешок, помог узнику выбраться оттуда, занял его место, попросив Маленького Жана крепко завязать мешок вверху, чтобы никто не заметил подмены.
Маленький Жан постарался и сделал настоящий гордиев узел.
— Не оставляй скотину без внимания! — крикнул из мешка старик.
— Будь спокоен, — ответил ему бывший узник.