Иван снял плащ и осторожно укрыл им девушку. Троллейбус тряхнуло на кочке, и она, вздохнув во сне, заерзала, устраиваясь поудобнее…
— …Пшел вон! — и Кощей брезгливо тряхнул ладонями…
Отцы и дети… и внуки
Лязг экскаватора с утра назойливо лез в уши, но уже к обеду стал чем-то привычным, почти необходимым.
В перерывах студенты подходили к окнам, смотрели на разрастающуюся яму, на снующие туда-сюда грузовики с землей и мрачновато шутили:
— Никак под нас подкапываются.
— Углубленно работают…
— А может, они клад ищут?
— Ага, Флинта или Сильвера.
Ближе к вечеру во двор въехала машина, из которой выбралось явное начальство.
Столпившись у бровки ямы, они принялись что-то бурно обсуждать, размахивая руками. Под шумок экскаваторщик незаметно исчез. Работа застопорилась.
После закрытия библиотеки Стас, ожидая Светку, засмотрелся на двух отроков, забавлявшихся швырянием камушков в свежевырытую яму.
— Ух ты! — восхитился он. — Закапывают! Смотри, Светик, юная смена. Прямо-таки, отцы и дети. Не по Тургеневу, правда. А не слабо им будет…
— Слабо! — не дослушала та. — Пойдем лучше.
И они пошли…
Проходя назавтра мимо того же окна, Стас вдруг заметил, что во дворе тихо. Он взглянул и даже остановился…
— …Эй, ты идешь или нет? — окликнула его Светка и тоже подошла к окну. — Ого!
Там была совершенно гладкая площадка, по которой вчерашние отроки бодро улепетывали от экскаваторщика.
— И впрямь, отцы и дети! — фыркнула Светка.
— И внуки, — буркнул Стас. — Посмотри-ка.
…Немного в стороне, у самого края бывшей ямы, сидел карапуз лет трех и сосредоточенно орудовал совком. За ним тянулась ровная широкая и глубокая канава…
К вопросу о…
Скажи мне, как звучит хлопок одной ладонью
…А на улице мела метель…
Труба ковра на плечах отяжелела и гнет к земле. В троллейбусе недовольная толкотня. «Эй, поосторожнее там!» — «Да убери ты эту штуку!» — «Зашибешь же!» — и ведь правы…
«Да ладно вам, — нетрезво-благодушное. — Может, это ковер-самолет!» — «А чего тогда троллейбусом?» — «Дык погода…» — и смех.
На пересадке моментально превратился в сугроб. Ковер качнулся, и ноги понесли в ближайшую дверь. По фойе бывшего ДК гуляли сквозняки и звуки. Вахтер угрелся в Санта-Барбаре — входи кто хочет и куда угодно, а автомобиль с продажи все одно не укатят.
В полупустом зрительном зале читают, лузгают семечки, курят, выпивают, двое в темном углу… На сцене нудная невнятица: кто-то глотает не то огонь не то шпаги, кто-то то ли поет то ли бубнит, кто-то показывает фокусы. Ковер пополз с плеч. Ах, этот ковер, ковер-самолет! Поправил его и шагнул вперед.
Сверху лица мутно-блеклые. Теперь нужен хлопок в ладоши, другой, третий — и тогда цветопад: розы, васильки, ромашки, гладиолусы, лилии. Ковер вот только мешает. Стала тишина.
На выходе оглянулся: в зале курили, лузгали семечки, двое направились в темноту. На сцене кто-то что-то глотал-выплевывал, кто-то пел-бубнил. На полу увядала одинокая мальва. Дверь мягко ткнулась в ковер.
На остановке мгновенно превратился в сугроб. Нелетная погода придавила ковер к плечам.
Да уж, ковер-самолет… Вот пусть сперва высохнет, а уж там… Завтра. Или когда-нибудь. Если погода будет летной.
Да где ж этот троллейбус-то наконец!
…А на улице мела метель…
Змей Горыныч слушает!
Зазвонил телефон.
— Слушаю.
— Позовите, пожалуйста, Змея Горыныча!
— Кого-о?!
— Змея! Горыныча!!
Так. Шутка.
— А Змея Горыныча дома нет. Он вышел.
— Простите, а когда он вернется?
— Понятия не имею. Он как с утра ушел к Бабе-Яге на имени… Да Вы лучше туда позвоните и все узнайте, — и я назвал первые взбредшие на ум цифры.
— Большое спасибо!
— Большое пожалуйста…
А через полчаса телефон ожил вновь, и тот же голос уведомил меня, что Змей Горыныч ночевать домой не придет и посему просил не беспокоиться.
А чего мне-то беспокоиться? Главное — что я дома.
Я положил трубку и всеми тремя головами продолжил прерванное чтение «Русских народных сказок тысяча и одной ночи в обработке В. Леви»…
Тексты опубликованы с разрешения Автора