— Уговор у меня со Смертью вышел в Глухомани, что ровно через год пожалую в Навь на вечную службу — такова была цена за жизнь ребенка.
— Как же ты согласился? — По озябшему телу прокатился раскаленный испуг.
— А ты, душа моя? Ты бы не согласилась? — Ладони жениха аккуратно коснулись моих щек.
— Не ведаю, и представить не могу. — В сердце разгорался настоящий пожар. — Выходит, ты обманул меня. Обманул, Кощей!
— Прости, голубушка.
— Ты понимаешь, что натворил? — Одернув руки колдуна, я попятилась. — Не будет у нас с тобой счастливой жизни, у государства не будет царя-батюшки. Зачем ты людей разбудил? Чтобы оставить?
— Не одних оставляю, Василисушка. Ты теперь надежа их, царица-матушка.
— Я — надежа!? — Хотелось разреветься и засмеяться одновременно. — Да ты, суженый мой, видать, умом тронулся! Сельская девка я, домовуха. Сам говорил, что не народился еще человек, что с землями твоими совладает а теперь меня на трон сулишь.
— Ты станешь мудрой правительницей, если пожелаешь.
— А вот это ты видел? — скрутив фигу, с обидой сунула прямо под нос Кощею.
— Хорош! — Жених сурово сдвинул брови. — Не было у меня выбора, Василиса. Как глаза той матери на меня смотрели вспомню, аж во рту горько.
Бессмертный помрачнел пуще прежнего. Казалось, бледная кожа приняла серый оттенок, глаза вмиг поблекли. Охальничать расхотелось, зато захотелось бежать куда глаза глядят — подальше от горьких новостей. С тяжелым камнем на шее мечты тонули в омуте правды. Душа чуяла, сердце беспокоилось, да только не могла подумать, что так все обернется. Не быть мне женой счастливой рядом с мужем до конца дней. Только доля подарила счастье, как обратно воротить собралась.
— Пойду, Кощей.
— Куда же ты, голубушка? Люди нас ждут.
— Тебя ждут, царь-батюшка, — на глазах предательски наворачивались слезы, — а мне надо бы одной время скоротать. Не жди.
Ноги несли сами. Утопая в сугробах, растирала замерзшими пальцами слезы по щекам. В сапоги туго набился снег. Каждый шаг давался все тяжелее, я падала. Поднимаясь, всхлипывала громче — не то от горя, не то от бессилия. Продрогла насквозь, но холод не сравнить с черной кручиной в сердце.
Как же так? Все, что могло быть у нас с Кощеем, растворилось вмиг. Сосулькой по весне растаяло, снежинкой на ладони исчезло. Пусть не мог колдун иначе, но почему раньше слова не сказал, утаил? Чувства к жениху с каждым днем крепчали, на каждый его вздох мое сердце отзывалось, а он меня на трон готовил. Может, и не люба я ему вовсе? Предложил жениться так, от скуки, а потом вот и надобность случилась. Как он в простушке- деревенщине государыню увидал? Зачем царство разбудил? Нашел правительницу лешему на смех, кикиморам на потеху. Спал себе народ, горя не знал, а теперь при царе-батюшке и пожить толком не успеют. Что у Кощея в голове творится? Один черт ведает, а может, и ему неизвестно.
Ветер все настойчивее шевелил пушистые кроны сосен, сдувая с хвойных лап морось снега. Холодный, колючий, он лип к одежде, делая ее все тяжелее. Сил идти не осталось, плакать и подавно. На лице тонкой коркой льда застыли слезы, ноги совсем не слушались. Упала на колени в густой снег и повалилась на землю. Захотелось спать. Тело окутал покой, горе словно замерзло вместе со мной, застыло льдинками на ресницах.
— Рановато, девица, тебе со Смертью встречи искать.
Детский звонкий голосок резанул слух. Быстро ступая, хозяйка голоса приближалась ко мне. Подняться, чтобы разглядеть кто это, не было ни сил, ни желания. Босые ножки мелькнули мимо моего лица, и девочка лет десяти от роду в простенькой льняной рубахе улеглась в холодный сугроб рядом со мной. Расчистив тонкими руками снежную преграду между нашими лицами, она уставилась белесыми глазами.
— Не время, говорю, помирать тебе, — совсем не детская ухмылка мелькнула на бледных губах ребенка.
— Я и не собиралась, — язык еле-еле ворочался, говорить было откровенно лень.
— Не думала, не гадала, а мне бегай по лесам, — буркнула девочка. — Смерть за тобой пожаловала, Василиса Дивляновна.
— Сама говоришь — не время. Зачем тогда пришла?
— Это ты мне поведай. Не твой час помирать, а мне явиться пришлось. Может, дело какое ко мне есть?
— Разве что заберешь меня вместо жениха.
— Ой, развеселила!— смерть залилась задорным детским смехом.— Забрать тебя вместо Кощея? Он колдун знатный, тысячу лет землю топчет — добрая пожива. А ты кто? Невеста Кощеева — и вся радость. Нет уж, такая мена не интересна.
— Авось, сыщется то, что тебя больше Бессмертного увлечет?
Девочка поменяла веселье на задумчивый тяжелый взгляд. Ветер в верхушках сосен приутих вместе со смертью.
— Есть кой-чего. — наконец, выдала девочка. — Умаялась я целую вечность нитки резать, жизни человеческие обрывать. Нет мне покоя, нет отдыха. Для того и хочу в услужники Кощея получить, но твоя воля сильна, Василиса. Раз не побоялась меня, отважилась просить за жениха — будь по-твоему. Раздобудь для меня башмачки, но не простые, а чтобы впору пришлись и сносу им не было. Коли исполнишь мой наказ, прощу Кощею долг, а не исполнишь — заберу на вечное услужение. Срок даю до дня, когда Бессмертный в Навь явиться должен.
— И что же, башмачки стоят полоненного Кощея?
— Многие пытались для меня их найти, да никому не удавалось. Дюже интересное испытание. Али ты со мной поторговаться решила?
— Нет, что ты, даже не собиралась. Башмачки, так башмачки.
— Уговор! — вскрикнула смерть.
Резво подскочив с земли, девчонка с размаха двинула босой ногой мне под дых. Воздух застрял в грудине, слух застелил протяжный свист. Вокруг резко потемнело. Не знаю, сколько пролежала в сугробе, но на Кощеево царство успела опуститься ночь. Сквозь резкий звон в ушах послышался лай собак и хруст человеческих шагов по снегу.
— Тут она! — взволнованный крик Тишки прокатился по зимнему лесу. — Что же ты, матушка, натворила-то?! Писарь судорожно грел мои онемевшие пальцы, растирал щеки теплыми ладонями.
— Ох ты. Сыра Земля, — Яга подоспела как нельзя кстати, — что ты жамкаешь ее, дурень?! Кощей! Кощей, чтоб тебя волки сожрали! Где ты там?!
— Жива? — Ворон, мягко опустившийся рядом со мной, вмиг обернулся Бессмертным.
— Жива, да почти не дышит, — ведьма приложилась ухом к моей груди. — Сердце еле трепыхается. А ну, молодцы, отойдите!
Яга широко раскинула руки и, шевеля костлявыми пальцами, словно собрала морозный воздух вокруг себя. По телу покатилась волна тепла.
— Живее давай, подымай! В избушку ко мне, Кощей, — раздавала указания Яга. — Чай, ближе, чем до теремов твоих.
Суженый несся сквозь зимний лес, крепко прижимая меня к себе, что-то второпях шептал, но слов я не разобрала. Только редкие удары сердца Бессмертного и удалявшийся лай собак. Впереди замелькал свет маленьких окон избушки на курьих ножках.
***
Пока Тишка топил печь, Яга мяла в ступке травы для заварки. Понемногу тело отходило от мороза. Тысячи иголок бродили по рукам и ногам, болью отзывался каждый укол. В избушке, как и прежде, дурманил голову пряный аромат: может, им старуха морочила голову путникам — кто его знает, но для меня этот запах — роднее не придумаешь. Кощей помог стянуть околевшую одежу и укутал в теплое лоскутное одеяло. В глазах жениха без труда читалась вина. Тяжелая, почище утренней кручины. Когда печь разошлась как нужно, а глоток отвара в глиняной чашке вернул меня к жизни, пришлось отвечать на многочисленные вопросы ведьмы. Запах смерти Яга учуяла безошибочно и, заподозрив, что дело неладно, принялась пытать. Долго отнекиваться не стала — рассказала все как есть про уговор с девочкой. Бессмертный долго молчал, только беспокойно ходил по скрипучим половицам дома Яги, кусая губы.
— Царь-батюшка, да ты дыру в полу протрешь, — не выдержал писарь.
— Сам виноват, сам и расхлебывать стану, — словно не заметив слов Тихомира, Кощей не прекращал расхаживать. — Поутру в путь отправлюсь. Чего таить — не знаю где эти проклятые башмаки искать. Даже представить не могу.