— Василисушка, невестушка моя, — узкие губы Кощея заиграли нежной улыбкой.
Даже страшно измотанный и полоненный он радовался моему появлению. Оба понимали — не ждет нас ничего хорошего, но и мне сложно было удержать чувства в узде, счастье встречи при себе оставить. Как только удержалась, чтобы не кинуться к милому — не знаю.
— Рано зубы скалишь. — ухмыльнулся Яр.
Он будто хвастал положением: беспомощный Кощей супротив полного сил Яра выглядел жалким. Самозванец ехидно улыбался, раздувая ноздри. Выставив грудь вперед, он сделал несколько шагов вдоль стены, поглаживая яблоко меча на поясе. Герой — смотреть противно. Но Ярку бахвальство не смущало, наоборот — он только расходился, смакуя каждое слово:
— Гляжу, за тысячу лет выветрилась силушка. Всего-то дюжину цепей накинули, а ты уже немощен.
— Закрыл бы рот. — слова Кощея почти ощутимо резанули ненавистью.
— А я что? Василиса речи молвить пришла. Да, краса?
Яр в нетерпении постукивал каблуком по полу, разжигая искру сомнений в сердце Кощея. Застыла, как жук в куске янтаря. Глядела на любимого, а внутри все обрывалось. Отступиться нельзя. Исполню обещанное, и освободится Рускала от власти самозванца, Кощей домой вернется — войны не случится.
— Ну? — подняв брови, Яр мягким тоном настаивал на своем.
Глубоко вдохнула душный воздух и, стараясь не выдавать сердечной боли, шагнула к жениху:
— Кощей. — ровным голосом без намека на волнение начала я. — воля моя по нраву тебе не придется, но выслушай...
Колдун заметно напрягся. Цепи лязгнули, едва не сорвав мое притворное спокойствие.
— Люб мне Яр... — Раз. два, три — бой сердца Бессмертного стоял гулом в ушах. — Доля моя с ним быть. Так душа говорит, так пусть и будет.
— Голубушка, что же ты такое молвишь? Или псина эта на тебя морок навела?
— Нет на мне морока.
Четыре, пять, шесть — барабанило сердечко колдуна.
— Не может такого быть, — горько шептал суженый. — Не может!
— Так есть! Люблю Яра, а ты катись на все четыре стороны! — я сорвалась на крик.
Семь, восемь, девять, десять — сердце Кощея не прекращало стучать, расходилось сильнее. Удары становились все громче, наполняя комнатушку невыносимым гулом.
Почувствовала резкий рывок за шиворот и ткань рубахи больно врезалась в горло. Меня отбросило назад. Перед глазами мелькнул Яр, устремившийся к Кощею. Шершавый звук меча, выскочившего из ножен, и голова любимого глухо ударилась об пол. Обезглавленный Кощей дернулся в цепях и обмяк.
Горло камнем сдавил испуг. Хотелось кричать, выть, но только беспомощно прижала ладони к губам, оглядывая окровавленную солому на полу.
— Живо поднимайся! — Яр очередным рывком заставил мою рубаху треснуть по шву. — Как добраться до Кощеева царства?! — колдун неистово рычал, сжимая мою шею.
Не замечала молодецкой хватки, кажется, даже забыла, что нужно дышать. Ответа Яр не дождался и, брезгливо оттолкнув меня, заорал в приоткрытую дверь:
— Развести костры, Кощея сжечь! А ты, — колдун бросил в мою сторону короткий взгляд, — тут посиди, авось разговорчивее станешь.
***
Больше не было ничего. Совсем. Рассыпалась тысячами осколков боль, высохли слезы. Холодная воющая пустота заполнила все. Перед глазами стояла жуткая картина — хладный обезглавленный труп любимого. Словно ножи, мысли резали сердце, на мгновение возвращая способность чувствовать. Соленый привкус крови от искусанных губ и обессилившее тело — мое настоящее. Прошлое пахло Кощеем, говорило его голосом.
Отползла в самый дальний угол комнаты и уткнулась лицом в колени — не видеть только. Ужас холодным потом струился по телу, дрожь морозом по коже прыгала. Не бывало со мной ничего страшнее.
— Хватит убиваться, — детский голосок разогнал тишину в темнице,— дел невпроворот, а я тут рассиживаюсь.
Смерть сидела в углу напротив на кучке соломы и лениво водила пальцем по грязному полу. На бледном детском личике ни тени испуга. Оно и понятно — чего Смерти саму себя бояться? Но на фоне багрового от крови пола и мертвого Кощея в цепях равнодушный ребенок выглядел дико.
— Ну?
— Я не заметила тебя. — слова царапали пересохшее горло.
— Немудрено. — ехидно согласилась смерть, — люди ничего, кроме собственного горя, не замечают. Проклятья шлют в мою сторону, а. кроме гнева, ничего не видят. Боятся неистово и ничего вокруг для них, кроме страха, нет. Когда-то меня это печалило, а теперь просто скучно... но не о том речь, — немного подумав, добавила девочка.
— О чем же?
— Уговор наш, Василиса, разрушен — и это тоже скучно. Знаешь, скольким эту загадку загадывала? У-у-у, — смерть округлила глазки, — не счесть! И всегда итог один — тот, ради кого задание исполнялось, погибает раньше, чем башмачки на моих ногах окажутся.
— Верни мне Кощея, я достану эти проклятые башмаки!
— Не пойдет, — замотала головой смерть, — надо что-то еще. До сих пор дельного предложения не слышала. Может, ты удивишь меня?
Рой мыслей в голове смешался с туманом. Пыталась сообразить — что же может ее заинтересовать? Перебрав добрый десяток вариантов, уловила в детском взгляде народившееся нетерпение. Волнение ударило в кровь, заставляя сердце бешено колотиться о ребра:
— Хочешь прислужника не хуже Кощея? — идея пришла сама собой.
— Хочу! — оживилась смерть.
-Яр.
— М-м-м, — буренкой замычала девочка, — мне интересно.
Она подскочила на ноги и зашлепала по полу босыми ступнями. Чуть не подпрыгивая от азарта, смерть с детской наивностью прихлопывала ладошками и что-то шептала себе под нос.
— Новое задание! — наконец, прекратив неуместное веселье, девочка присела рядом. — Приведешь в Навь Яра
— и про башмачки не забудь. Времени тебе две седмицы. Коли успеешь — верну Кощея в Явь, а коли не справишься — другого задания не будет. Уговор?
— Уговор. — шепотом согласилась я.
— Теперь ступай. Двери открыты, охрана спит. А то, чего доброго, не успею уйти, возвращаться придется.
***
Забыв об усталости, не помня о слабости, я мигом пробежала по длиннющей лестнице к выходу из проклятого подземелья. Перед самым порогом застыла, осторожно прислушиваясь к происходящему на улице — тихо. За дверью, свернувшись калачиком, посапывал царский прислужник, поставленный охранять главный вход в темницы.
Небо затягивал багряный вечер. Тело дрогнуло от пробравшегося под надорванную рубаху осеннего холода. Осторожно — по стеночке — стала пробираться на волю — неблизкий путь-то. Огромный двор царских палат сродни хорошей ярмарочной площади, только вместо задорных торговцев сновали чернавки да охранники — их смерть усыпить не удосужилась. От чужих глаз меня скрывали каменные стены темниц — хоть и невысокие, но для моего роста сойдет. В очередной раз, осторожно высунув нос из-за угла, я ждала подходящего момента для перебежки.
— Вечер добрый, — вкрадчивый шепот за спиной едва не заставил сердце выскочить из груди.
— Ах, ты ж Мать Сыра Земля! — обернувшись, я выдохнула прямо в конопатое человеческое лицо Потапа.
— Там это... — замялся парень. — костры разожгли. Скоро за телом Кощея собираются идти. Тикать надобно.
— А я, по-твоему, чем занимаюсь?
— По-моему, цаца, ты собираешься убиться, напоровшись на саблю.
Деловито выставив указательный палец. Потап похвастал массивным перстнем с огненно-рыжим камнем. Без лишних разговоров развернул его камешком к ладони, и тотчас облик растрепанного молодца исчез. Вместо него возник привычный пухлый аспид. Иссиня-черная шкура слегка поблескивала в лучах заходящего солнца. Задрав голову, я встретилась взглядом с довольно скалящим челюсть другом. Здоровенный рост Потапа не позволял ему скрываться за стеной темницы. Тут же во дворе поднялся визг девиц и гулкие крики царских прихвостней.
— Живо забирайся! — скомандовал аспид, прильнув к земле и расстелив огромные кожаные крылья.