— Прости, Яга, — чувствуя, как наливаются свеклой щеки, я виновато потупила взгляд. — Схорони у себя Несмеяну. Путь у нас с Потапом опасный, нечего царице Рускальской подле таких неприятностей вертеться.
— Передал Кощей через Соловья, что ты его из Нави доставать собралась, — закивала ведьма. — Схороню, конечно, за тем и не беспокойся.
— А Крес? — от переживаний я только вспомнила, что знать не знаю, где мой найтмар.
— В конюшнях туточки, — успокоила Яга. — Кощей перекинул вместе со своим конем. Полно толки разводить, скорее давайте, — заприметив груду вещей, поторопила старуха.
Пока мы с Ягой разговоры вели, аспид успел оклематься от богатырского удара. Шмыгая носом, он раздувал широченные ноздри и спешно подавал узлы Яге.
— Доходяга, — ворчал Потап. — вон, даже крови нет.
Когда последний тюк шлепнулся на дно подвала, старая ведьма поманила меня костлявым пальцем:
— Знаю беду твою, доченька, и боль твою чую, — крючковатый нос Яги коснулся моего уха. — Не вздумай отказываться от Кощея. Я его еще мальчишкой помню. Никому он души не открывал, а тебе осмелился.
— А я ему душу растоптала, — зашептала в ответ ведьме.
— О том забудь. Выручи царя-батюшку и больше ни на миг не сомневайся ни в чем. Все беды от сомнений. А теперь живехонько проваливайте! — уже в голос скомандовала Яга и исчезла вместе с входом в царство Кощея.
***
— Сколько до города мастеровых лететь будем? — повязывая на голову теплый платок, оставленный Несмеяной, я косилась на дорожный камень.
— Дня три лету с передышками. Цаца, да что ты каменюку эту глазами изводишь?!
На первый взгляд в валуне посреди перекрестка ничего особенного. Камень как камень. Надпись древняя ветрами истертая, дождями облитая, солнцем жареная. Только вот третье направление мне никак покоя не давало. Заунывное «Направо пойдешь — головы не сносишь, прямо пойдешь — коня потеряешь», разбавляло «Налево пойдешь — сказки услышишь».
— Ты грамотный вроде? — я вглядывалась в обещавшую сказки дорожку.
— Грамотный, — гордо выпучил круглое пузо аспид. — К чему ты это, цаца?
— К тому, что обычно налево ходят жену искать, а тут сказки какие-то.
— И черт с ними, полетели уже!
Не обращая внимания на предложение друга, обошла камень и зашагала по узкой дороге. Потапу осталось только поспешить следом. Друг явно не разделял моего рвения не вовремя поискать приключений, пытался даже образумить.
Молча шаркала сапогами по первому снегу и прислушивалась. Чем дальше мы уходили от перекрестка, тем тише становилось вокруг. Звуки леса умирали, песня ветра смолкала. «Совиным слухом», — в голове эхом играл голос Кощея. Почувствовала, как глаза наливаются острым зрением, уши — едва уловимыми звуками. Шорох мыши в увядшей траве, шелест крыльев птиц за спиной теперь стали явными, будто совсем близкими. Но понемногу и это исчезало. Когда тишина окутала плотными объятьями, я остановилась.
— Кис-кис-кис, — тихонько позвала я.
— Цаца, ты меня пугаешь, — зашептал аспид, сгибая длинную шею, чтобы заглянуть мне в лицо.
— Кис-кис, — прибавила голоса.
— Может, жар у тебя? — не унимался аспид, прикладывая огромный палец к моему лбу.
— Да чтоб тебя леший разобрал! — отпихнула лапу Потапа. — Кис-кис-кис-кис!
Тотчас перед нами из земли вырос дубовый столб. На верхушке, надменно поглядывая вниз, примостился здоровенный черный кот с белой грудкой. Желтые глаза Баюна лениво заморгали, котяра деловито облизнулся, дернув богатыми усами, и махнул вниз.
— Здравствуй, Василиса Дивляновна. — отираясь о мои колени, замурлыкал Баюн. — Здравствуй, Потап.— Аспиду нежностей не досталось.
— Здорово, — ошалело выдал аспид.
— Вот и встретились. — улыбаясь, с удовольствием почесала пушистый затылок старого знакомого.
— Кощей просил тебе помочь, Василиса. С радостью постараюсь.
— Спасибо на том. Для начала придется слетать в Кузняград. Не откажешься? — я с надеждой глянула на кота.
Баюн не отказал, кажется, даже обрадовался путешествию в город мастеров. И человеку, и нечисти всякой интересно глянуть на товары диковинные да на ремесленников добрых.
Кот ловко запрыгнул на спину аспиду и, удобно устроившись у меня на коленях, вытянул шею. Как и все кошки, он любил забраться повыше, а уж такая высота Баюну, поди, и не снилась.
***
К вечеру взмахи крыльев Потапа потяжелели. Чувствовала, как дыхание змея становится все глубже, а мы летим по холодному простору неба, теряя в скорости. Погода угроз не исполнила: припорошила землицу первым снегом, и стихло ненастье — тучи мирно уплыли за острые верхушки далеких гор, а ветер хоть и играл с морозом, но нашему полету шибко не мешал.
— Все, — устало заявил аспид, — пора отдохнуть.
Для ночевки мы выбрали небольшую полянку в лесу у речки. Отойдя от прохладной воды подальше, сообразили огонь. Как умела, огородила нашу стоянку зельным кругом. Вышло, конечно, не так складно, как у Кощея, но хоть что-то. Признаться, сердце сжималось от страха провести ночь в лесу. Из головы еще не выветрились воспоминания, и боязнь холодила кровь не хуже вечернего морозца.
Баюн наловил для себя мышей, а нам с Потапом добыл зайца. Шепотком освежевала тушку, устроила на вертеле и принялась готовить. Ужин почти царский, еще бы хлеба горбушку и кваса березового. Аспид обернулся конопатым молодцем и, присев рядом, с аппетитом облизывался от дурманившего голодный живот запаха.
— Пойду я спать, добрые люди, — оголяя белые клыки, Баюн широко зевнул.
Обменявшись с нами пожеланиями спокойной ночи, кот ловко вскарабкался по толстому стволу ели и исчез в дупле.
— Кот всегда место для ночлега найдет, — проводив взглядом Баюна, заключил Потап. — Хорошо ему.
— Жаль, мы не кошки, — улыбнулась я, поворачивая заячью тушку сырой стороной к углям.
— Нисколечко. — замотал лохматой головой друг. — Мышей я бы жрать не стал.
— А вдруг вкусно? — кивнула в сторону недоеденного ужина Баюна.
— Дрянь какая. — Потапа передернуло. — Ты мне лучше вот что поведай, цаца, как Яр умудрился Кощея загубить без иглы-то?
— Сама толком не разберу, — горечь ощутимо заиграла на языке. — Бывало так, что от сильных чувств сердце Кощея биться начинало. Раз, два, три ударит и стихнет. А в темницах я ему таких слов наговорила, что разошлось оно и не унялось... в тот миг Яр... — на глаза навернулись горячие слезы.
— Ну, будет тебе, цаца, — друг осторожно погладил меня по плечу, — я понял. Хочешь, сказку расскажу? Ты такой не слыхала — зуб даю.
Покажите мне в Рускале того, кто в трезвом уме от сказки откажется. Тут любой уши развесит, хоть человек, хоть нечисть, и я не исключение. Утерев выступившие слезы, в ожидании уставилась на конопатого молодца.
— Слушай, — тоном опытного сказателя начал Потап. — В стародавние времена, когда твои пращуры под лавку с головой войти могли, правил Навью колдун силы редкой. Имени его никто не знал, а прозвище было — прозвали его люди Кощеем.
— Неужто...
— Так и знал, что перебивать будешь, — вздохнул аспид. — Не твой Кощей это был, не твой.
— Все, молчу, — я прижала ладонь к губам.
— Долго правил, чин-чинарем все — в Яви люди мрут, в Нави перерождаются. Смерть на него нарадоваться не могла — хороший прислужник. В ту пору поговаривали, что прекраснее ее лика нет ничего на свете. Кто видал да в живых остался, сказывал, мол, кожей бела, березкой стройна, коса золотая до полу и глаза, что небо ночное в звездах.
— Диво! — Чуть не забыв вертеть кролика, вовремя опомнилась. — Нынче она как ребенок выглядит.
— Дойдем до этого, — строго глянул на меня аспид. — Повадился тот Кощей в Явь наведываться и как-то повстречал здесь девицу, что сердце его любовью наполнила. Только никак у них не складывалось. Царь Навью править обязан у Смерти в подчинении, а девушка из Яви никуда уходить не хотела. Не выдержал разлуки с голубкой своей и решил оставить трон. Пошел к Смерти, стал просить вольную. Три года упрашивал, да только все одно — не отпустила его Смерть. Отломил тогда кусок Нави и в Явь перебросил, сам следом ушел. Вроде как и в Нави остался, а вроде и в Явь убег. Злилась Смерть, являлась к Кощею часто, да только стребовать ничего не могла. Надоело колдуну, что она по пятам ходит, и кинул заклятье крепкое. Велено Смерти босоногой девчонкой ходить, чтобы ни одни башмачки ей впору не пришлись. Тотчас потеряла Смерть красоту свою, ребенком обернулась. Холод ли, жара — топтала голыми пятками миры, к Кощею и носа не совала больше. Многих просила девчонка отыскать для нее обувь, но все напрасно. Как найдутся башмачки для Смерти, так снова станет она ликом прекрасной, вернется девичья стать.