Соседи с трепетом относились к нашему хору и считали меня сумасшедшей. Скорее всего, жалели, что позвали жить на хутор, но прогнать не решались, мало ли — ведьма как-никак. Зато с разговорами постепенно лезть перестали. Просьбы редкие исполняла, помогала по хозяйству, чем могла, а в остальном друг другу не мешали.
Зима отступила нынче рано. Весеннее солнце расходилось теплом совсем как летом. Соседи радовались такому подарку, готовились к посадке, выпускали скотину на первую зелень. Ну а я чем хуже остальных? Скотины не завела, хотя козу предлагали, но овощей посадить собралась.
Обрядившись в легкую рубаху, натянула сапоги и выбралась из избушки под ласковое солнышко. Как запахло-то! Жизнью. Давно забытые запахи согретой земли и ветра из далеких земель закружили голову. Осторожно вдыхая ароматы весны, боялась шлепнуться от нахлынувших чувств прямо во дворе. Надо же, не думала, что всколыхнет ветер опустевшую душу. Но было и что-то недоброе в воздухе. Словно на беленую скатерть клюквенный настой пролили.
Оглядев пробивавшуюся сквозь согретую землю траву в огороде, вздохнула и уже собралась задать ей по самые корешки, но над головой что-то гулко завыло. Нарастающий звук заставил соседских детишек задрать носы в голубую высь, подернутую пушистыми облаками. Кажется, рябой поросенок, которого они замучили догонялками, с облегчением выдохнул и тоже замер, вглядываясь в небо.
А дальше, начала происходить настоящая чертовщина — гул приобретал очертания голоса. Отчетливо слышала, как меня зовут по имени. Настойчиво, словно стараясь докричаться... Потап. Все на свете могла на кон поставить — это Потап!
Прижимая ладонь ко лбу, закрывая лучи солнца, я вглядывалась в небо, но крылатого змея так и не углядела — только его голос. Имя сменилось коронным «цаца».
— Здесь я!— размахивая руками, орала, что есть мочи в ответ другу.
Потап не слышал, только бесконечно звал и бормотал что-то еще — разобрать так и не смогла. Сделалось жутко от этой переклички. Ничего не понимая, бросила взгляд на ребятишек. Их фигуры на фоне соседских хат застыли восковыми свечами. Недвижимые, раскрывшие рты они перестали быть реальными. Румяные щечки расплывались туманом, а вместо задорных детских глаз сияли чернеющие дырки.
Попятилась от леденящей кровь картины и, запнувшись обо что-то, шлепнулась на спину. Ожидание удара о землю не оправдалось — я увязла в кисельной жиже. Вязкая почва затягивала все глубже, забивала ноздри, рот, лишая возможности дышать...
***
Лицо приятно щекотал мягкий ворс. Разлепив тяжелые веки, скоро поднялась на колени и уставилась на сказочные сюжеты ковров в хоромах Кощея. Сомнений нет — точно в теремах царя-батюшки. Голова шла кругом. Сердце впервые за долгое время бешено колотилось в груди. Подскочив на ноги, я побежала по коридору. Звала Тишку, Весю. Просто кричала, авось кто услышит, но вокруг ни души. Совершенно пустые коридоры, опочивальни, залы... им не было конца. Начинало казаться, что я добрую дюжину раз обежала все уголки дома. Голос осип, ноги подкашивались от усталости. Хватит! Прильнув к стене в одном из многочисленных залов, сползла на пол и уперлась лбом в колени. Что происходит-то? Морок какой-то... морок... Морок! Как сразу не додумалась, почему не учуяла?! Я до сих пор сплю! Черт бы тебя утащил куда подальше, Яр!
Стукнувшись пару раз затылком об стену, зажмурилась от отчаянья. Перехитрил-таки, надул. Нагнал морока прямо во сне. заставил поверить, что убила его, что все закончилось. Видать, Потап в Яви пытался меня разбудить — не смог, но криками разрушил колдовство Яра. Ох, если бы не друг, так и жила бы в поддельном хуторе невесть сколько.
С трудом соображая, что делать дальше, тщетно пыталась пробудиться. Чары Баюна слишком сильны — пока время сна не выйдет, не вернуться мне в Явь. Попытки успокоиться тоже ничего не дали. Меня накрывала настоящая паника — тело разбирала холодная дрожь. Совершенно одна, я застряла во сне, и сколько займет путь назад — не знала. Сюда бы Кощея, милого моего Кощея, но мертвые не спят, а значит... Мертвые спят! Они всегда спят! По крайней мере, пока не переродятся, а моему любимому такой подарок не светит.
На четвереньках поползла по деревянному полу в поисках подходящего места. Едва колени вместо привычных твердых досок коснулись вязкой теплой жижи, неуклюже попятилась. Посередь огромной комнаты появилось новое зыбкое место, готовое перенести меня куда угодно, только не в Явь.
Запустив руки в кисельную жижу по самые локти, упрямо шептала имя суженого. Сжимая пальцы, сама не знала, что должна поймать в этой проруби. Давай же, давай! Снова и снова ловила тягучую жидкость. Полнейшее безумие, юродивые обзавидовались бы.
Ладонь толкнула что-то твердое, и я скорее потянулась к находке. Гладкий предмет, окутанный киселем, никак не хотел поддаваться — убегал из онемевших палацев, но. в конце концов, сдался. На моей ладони, густо покрытое скользкой жижей, красовалось яйцо. Брови сами собой поползли вверх от удивления — что теперь с ним делать- то? Оставалось только гнездо смастерить и высиживать, пока Кощей из него не вылупится. Яйцо выскользнуло из руки и смачным шлепком разбилось, встретившись с полом. Чудно, просто замечательно!
Пока я мысленно распекала себя последними словами за неаккуратность, желток задымился, словно на огне. Густой пар спешил заполнить просторный зал. а я, кашляя от едкого духа, зажимала рот и нос.
— Василиса? — из клубов мне навстречу шагнул любимый.
Давящий горло кашель не давал и слова вымолвить. Я только глупо улыбалась в коротких перерывах. Получилось! Надо же, правда получилось!
Кощей несколько мгновений наблюдал за моими мучениями и, подхватив под локоть, торопливо повел к выходу из задымленного зала.
— Ты умерла? — в его взгляде читался неподдельный страх.
— Нет-нет! Не умерла! — последние толчки кашля вырвались из груди. — Я сплю, а ты в моем сне.
— Как в твоем сне?
— Сама не знаю, — напряжение вылилось в нервный хохот. — Просто ты в моем сне, — вытирая о рубаху скользкие руки, я заходилась в истеричном смехе.
Кощею пришлось хорошенько меня тряхнуть, чтобы привести в себя. Душевное спокойствие норовило покинуть вполне реально, хоть и во сне. Успокоившись, наконец, смогла объяснить жениху, что к чему. ЖДала. что Кощей, как прежде, улыбнется, мол, невелика беда, но колдун не спешил обнадежить. Лицо любимого заметно постарело. Смерть не прибавила его облику красоты. Новые морщинки на смуглой коже, выцветшие глаза... они больше не играли медово-карим, покрылись белесой пеленой. До того черные брови подернула седина. Он смотрел на меня с нежностью и печалью. Готова была раствориться в этом взгляде, одно тревожило — нет в глазах милого и тени надежды.
— Худо, да? — я опустила голову, боясь ответа.
— Худо. — немного подумав, ответил Кощей и, коснувшись моего подбородка, заставил посмотреть в глаза. — Время уговора истекло. Ты долго была в мороке Яра, Василисушка.
— Нет, — я отчаянно замотала головой, — не может такого быть! Мы ведь башмачки справили, и все должно было...
— Голубушка, — Кощей едва касался пальцами моих щек, — для меня жизнь закончена, но ты совсем скоро проснешься в Яви, живая. Прошу, не оставляй наш дом, не бросай народ. Помоги людям выстоять супротив псины бешеной. Знаю — ты сдюжишь. Не ошибся я в тебе.
— Кощеюшка...
Хотелось выдрать проклятое сердце из груди, чтобы боль не свела с ума окончательно. У меня больше не было слез, нечем смыть жгучую беду. Как жить дальше без любимого? Стояла рядом с суженым и понимала — еще немного, и мы расстанемся навсегда. Навсегда — это очень страшно, невыносимо страшно. Почти как проснуться от жуткого кошмара, испытать облегчение и вдруг понять, что он случился на самом деле.
— Прости, дурня старого, осерчал на тебя, когда почуял — не один в твоем сердце. Да только сейчас понял, как сглупил. Как мало времени у меня было, чтобы тебя обнимать, в глаза твои наглядеться не успел. Сколько не сказал... ты и не ведаешь, с какою силой люблю тебя, душа моя. Прости, Василисушка. Прости, милая...