Глава 1
Прижимая к груди теткину книжку, я бежала по высокой траве в сторону речки, оставляя за спиной Косиселье. Ох, и влетит мне вечером! Тетушка Фекла не любит, когда книга колдовская избу покидает, но учиться в душной горнице жарким летним днем — невыносимое испытание. Авось за делами не сразу хватится, а как хватится — далеко буду.
Косиселье — село небольшое и, чего скрывать, не шибко дружное. У нас тут все вкривь и вкось. Никогда себя здесь как дома не чувствовала. Может, от того, что с людьми общий язык не находила, а может от того, что родилась не здесь.
Семнадцать весен назад вышла Фекла на речку белье состирнуть, глядь — батюшки! У берега корзинка плетеная стоит, а в корзинке младенец ором заходится. Тетка рассказывала, мол, уже не кричала я — хрипела, голос потерявши. Схватила корзинку и бегом домой. Развернула, посмотрела и только заохала — худая, что тростинка, дышала через раз. Залилось слезами сердце бабье, не смогла она меня кому другому отдать, у себя оставила. Нарекла Василисой и отчество придумала, чтобы не дразнили дети безродной. С той поры я — Василиса Дивляновна.
К тому моменту Фекла успела стать хорошей знахаркой, а семьи так и не нажила. Сколько ни спрашивала, почему замуж не идет, только отмахивалась, мол, нет времени на мужиков. Со временем у тетушки и впрямь беда всегда — в нашей избе с утра до позднего вечера люди углы околачивают: хворые соседи к Фекле на поклон за исцелением идут, из других сел народ едет, бывает и иноземцы в гости заглядывают. Чудесные руки у моей тетушки — от любой беды тело человеческое излечить могут.
Меня тоже пыталась премудростям обучить, но только страху натерпелась. Когда я однажды вместо здравия наслала на Косиселье хворь, тетушка уняла разболевшееся сердце и закрыла от меня в сундуке все травки. С тех пор к лекарству не допускала, но попытки развить у меня колдовской талант не бросила. Говорила, мол, есть в тебе, Васька, силушка чародейская, только нет головы мудрой, чтобы раскрыть ее да в нужное русло направить.
Чтобы не угас огонек волшебный в сердце, выдала мне Фекла свою книжку колдовскую и велела учить заклятья, что к домовой ворожбе относятся. Так к семнадцати годам я стала ведьмой. Ну, как ведьмой… домовухой: дров справить, воды наворожить, с домовыми договориться, еды сварганить — вся домашняя работа на домовухах держится. Точнее — держалась: нынче отдельно домовух не сыскать, мое мастерство и мастерством уже не считается.
Чтобы не слыть недотепой, решила учебу не бросать, продолжила заниматься. Теперь каждый день дюжины раз заклятье из книги на деле проверяю. Успехи есть — иногда не ошибаюсь.
Перебежав по скрипучему мосту через речку, поубавила прыти и спокойно отправилась через луг в лес на излюбленную полянку — прячусь в жару среди берез в тени или когда гости тетушкины стонами и причитаниями совсем заниматься не дают.
Устроившись на старом поваленном дереве, с удовольствием скинула башмачки и прильнула ступнями к прохладной траве. Хорошо-то как, матушки! Слабый ветерок с листьями играл, шуршал понемножку. Кузнечики под ногами в салки играли, бабочки да пчелы на цветах танцевали. Еще бы комаров извести — и совсем хорошо.
Найдя в книге шепоток на заготовку дров, вдохнула полной грудью и завела колдовство. Разлились рекой мои слова по поляне, заиграли в воздухе невесть откуда взявшиеся топоры и давай охаживать березы. Глядела на работу, и сердце радовалось.
— Ты не шибко разгулялась? — послышался за спиной знакомый голос лешего.
Наш леший — нечисть, как и прочие, но мы с ним общий язык нашли, даже подружились. Моложавый дедушка, с короткой богатой бородой возник передо мной и недобро уставился на лихо мелькавшие топоры:
— Завязывай, Василиса Дивляновна! — скомандовал старик. — Ты мне к вечеру весь лес в щепки обратишь!
— Хоть пару разочков еще, — жалобно сдвинув брови, подняла просящий взор на лешего.
— Не больше, — после коротких раздумий, разрешил дедушка. — А лучше повтори каши там, или пироги с капустой, — он с надеждой покосился на книгу у меня на коленях.
— Так мы это на прошлой седмице повторяли. Ты сам говорил, что почти лопнул.
— Видишь же, не лопнул. Целый, — заулыбался леший, цепляя сучковатыми ладонями серую рубаху на пузе.
— Давай с грибами?
— А давай! — одобрительно резанув воздух рукой, старик присел рядом.
Зашептала, завертела ладонями — и упало на траву корыто с тестом. Сжала кулаки — пошел замес. Тесто добро ходило, словно под живыми пальцами стряпухи, а поодаль грибочки сами в лукошко набирались. Как стало их с горкой, затанцевали в воздухе. Сами без огня приготовились и, изводя голодный живот лешего, заиграли запахом на легком ветерке. Пироги под колдовством налепились, под взором чутким испеклись и плюхнулись на лист лопуха рядом с нами.
— Хороши! — с набитым ртом заявил дедушка. — Ты бы чаще заходила, Вась.
— Ага, — закивала, глядя на довольную нечисть, — с тобой стряпухой стану, а не домовухой. Кроме еды, ничего делать не даешь.
— Ой, ладно, — отмахнулся леший. — Вот гляжу все на твою книжку… чудная она.
— Чего это? — повертев теткино сокровище в руках, не нашла ничего особенного.
— А вот же на иноземном что-то написано. Можешь прочитать, что там?
Первые страницы книги и впрямь незнакомыми рунами исчерчены — сама знала. Тетушка сказывала, что она ей от прабабки досталась, а та не ведала, откуда в Рускальском селе взялась заморская писанина. Есть да есть, никто шибко не узнавал, что там нацарапано. Как-то приезжал к нам хворый иностранец, углядел в рунах свой язык — даже почитать попросил. Фекла разрешила, но гость перевести толком ничего не смог — больно старые письмена оказались. Сказал только, мол, на сказки похоже. Как бы там ни было, в семье Феклы на пустых страницах записывали заклятья и шепотки вот уже не один десяток поколений.
— Василиса Дивляновна, — леший потрепал меня за рукав рубахи, — перевести, говорю, можешь?
— А? — встрепенулась я. — Перевести? Нет, я не толмач.
— И то правда, — цапнув следующий пирог, закивал старик.
— Ладно, дедушка, пойду. Все желание пропало заниматься.
— Приходи завтра, — скидывая в подол стряпню, пригласил он, — щей наварим.
— Давай-ка я тебе сразу горшок щей принесу, а ты мне позаниматься дашь.
— А давай! — под богатой бородой лешего заиграла улыбка.
Пройдя по двору, услыхала, что в избе у нас снова гость. Никакого покоя. Пряча книгу за спиной, отворила дверь и вошла в светлую, просторную горницу. За столом вместе с мужиком в годах сидела тетушка Фекла. Круглолицый посетитель подвывал, держась за щеку, а знахарка успевала успокаивать добрым словом и крошить в миску какие-то травы.
— Пожаловала, — не отрываясь от дела, буркнула Фекла. — Опять книжку из дома утащила. Вот сколько раз я тебе говорила — нельзя, а ты знай свое гнешь!
— Прости, тетушка, я же не со злым умыслом.
— Потом на орехи тебе выдам, — пообещала она, поправляя сползший на лоб платок, завязанный узлом на маковке. — Пока вон подай гостю нашему водицы студеной.
Набрала из кадки воду, согретую домашней духотой и, дунув на нее прохладой, поставила перед мужиком.
— Спасибо, — еле слышно промямлил болезный, сунув нос в кружку, — но она холодная, а у меня зуб…
— Пей! Разговорился тут, — безо всяких стеснений приказала Фекла.
Гость, сморщившись от боли, залпом осушил кружку и снова схватился за щеку.
— Что же это у вас в столице некому зуб поправить? — тетушка принялась кулаком разминать в миске травы.
— Есть, да только он все одно болеть начинает, что делать...
— Что-что? — натирая руки размятыми травками, улыбнулась знахарка. — А вот что!
Фекла неожиданно навалилась грузным телом на столешницу, так, что доски только крякнуть успели, и потянулась к наливным щекам хворого гостя. Хорошенько надавив пальцами, она силой помогла его рту раскрыться и уцепилась за больной зуб. Мужик вытаращил глаза, замычал коровой и попытался было дать деру из-за стола, но тетка ловко потянула беднягу за челюсть, заставляя усесться обратно. Провернув несколько раз больной зуб кругом, хорошенько дернула и плюхнулась на лавку, сжимая причину хвори в кулаке.