Перед сундуком у раскрытой книги стоял Иван — коровий сын. На страницах ярким черным пламенем полыхали руны. В колдовском свете остекленевшим взглядом молодец заворожено глядел на чудо и не шевелился. Знаки разгорались сильнее, начинали отрываться от страниц, оставляя нити, что смола растаявшая.
— Бабушка! — заорала я.
— Погоди, — сухим голосом заявила ведьма.
Баба Яга не спала. Равнодушно наблюдая за происходящим, сидя на лавке, будто ничего особенного не случилось. Без зажженных лучин в колдовском свете горница наполнилась беспокойством, а старушке нипочем. Руны закоптили, отдавая воздуху едкий запах дыма.
— А вот теперича хватит.
Яга спешно отправилась к колдовской книге. Хлопок — и в темноте тело богатыря глухо ударилось об пол.
— Бабушка, он жив? — мой голос дрожал от волнения.
— Жив, не переживай.
Прищелкнув пальцами, ведьма зажгла лучины. Беглым взглядом оценив обстановку, вздохнула и принялась будить молодца. Иван, что хмельной, еле шевелил ногами. Кое-как добравшись до кровати, повалился на мягкую перину. О том, чтобы забраться обратно на печку, и речи быть не могло.
— Бывало уже такое? — серьезность в голосе бабушки заставила сердце сжаться.
— Было…
Вспоминая, как в постоялом дворе из книги пытались вырваться знаки, кляла себя за то, что раньше не вспомнила.
— И ведь смолчала, — с укором проскрипела ведьма. — Спать ложись. Утром потолкуем.
Глава 6
— Потапу ночью ветер отправила. К обеду, думаю, доберется. — Яга суетливо совала в сумку мои вещи.
Чуть засветло наш гость покинул избушку. Ивашенька ничего из ночных приключений не помнил, чувствовал себя прекрасно. Ведьма с облегчением выдохнула, когда крышка подпола захлопнулась за богатырем, и принялась собирать меня в дорогу. Ночь я не спала, только проворочалась, а теперь сонная, поджав под себя ноги, сидела на сундуке, ничего не понимая.
— Прогоняешь, бабушка?
— Придумала, — фыркнула Яга. — Жизнь твою сберечь хочу.
— От чего?
— Ох, дочка, беду с собой носишь, — ведьма потрясла теткиной книжкой и сунула ее в сумку.
Она поджала оттопыренную губу и вздохнула. По лицу Яги становилось понятно — серьезное дело приключилось.
— Ночью нам явилось страшное заклятье. Слыхала о нем, но что увидать придется — не думала.
— Неужто так жутко? Ты ведь ночью-то не струхнула ни капельки, — в груди теплилась надежда — обойдется.
— Страха не ведает только дурак, — баба Яга присела рядом со мной. — Заклятьем Вечности зовут руны, что со страниц сойти пытались. Прочитавшему заклятье даруется великая колдовская сила и вечная жизнь в Яви, но колдовство начисто разума лишает. Сердце камнем обернется, а в душе такая чернота поселится — представить страшно.
— Выходит, его лиходеи искали. Из-за рун проклятых Косиселье выжгли.
— Коли прознал кто и загорелся мечтой овладеть, оно к себе манить станет. Дороги верные подскажет, знаки подаст. Останется углядеть и с пути не сбиться.
— Бабушка, так давай книжку в печь кинем — и дело с концом! — соскользнув с сундука, потянулась за сумкой.
— Нельзя, — прохладной рукой ведьма схватила меня за запястье. — Немногое о заклятье Вечности мне ведомо, но одно знаю наверняка: попытаешься извести — убьет… сживет со свету тотчас.
— Что же делать теперь?
Баба Яга усадила обратно на сундук и заботливо провела мозолистой ладонью по моей щеке:
— Есть в Рускале одно тайное место. Когда у Гороха крыша в главном тереме потекла, — старушка постучала кончиком пальца по лбу, — мы с подругой старинной — Малушей — стали собирать народ, законом царским несправедливо обиженный. Так в лесах Рускальских появилось село Глухомань. Дорога туда надежно сокрыта. Схоронишься в Глухомани. Уяснила?
— Значит, по-твоему, прятаться надобно? — мой тон вышел слишком едким.
— Откуда в домовухе столько смелости? — маленькие глаза ведьмы сузились, внимательно глядя на меня. — Иль не смелость то, а глупость?
От лиха никогда не бежала, считала позорным делом. Сердцем чуяла — нельзя зайцем в буреломе отсиживаться. Меня разрывало на части. Хотелось кричать, доказать Яге, что лиходея сыскать нужно, а заклятье Вечности извести. Должен ведь быть способ… Должен! Сердце обжигало грудь, но в голове холодом играла мысль — не сдюжить.
— Уяснила? — бабушка тряхнула меня за плечо.
— Да, — тихо отозвалась я, заглушая желание ослушаться ведьму.
— Вот и умница, дочка. Как придумаю, что с бедой делать, сама тебя найду.
Щурясь, вглядывалась в густые кроны сосен, ожидая аспида. Баба Яга вызвалась проводить до места нашей встречи, но я отговорила. Как ни храбрилась ведьма, ночка ей нелегко далась. Пусть отдохнет. Да и прощаний не люблю — слезы из глаз сами катятся. Привыкла к старушке, родной она стала.
Стоя на поляне в Темном лесу, старалась думать о хорошем, но тяжелые мысли лезли в голову. Впервые оказалась бездомной. Настолько сильного и изводящего чувства не испытывала еще.
Из-за толстых деревьев то и дело мелькали сероватые шкуры хищников. Их больше не боюсь — Яга прикормила в лесу каждого зверя, при нужде любой из них получит еду и кров, как и я. Только приют этот временный. Рано или поздно наступает день, когда приходится покидать теплое сытое местечко. Уходить в пустоту.
— Пора взрослеть, Василиса Дивляновна, — шептала сама себе, глядя, как пушистый снег мягко опускается с неба. — На себя надейся теперь…
Продолжить не дал оглушительный свист. Появление крылатого змея, как и прежде, сопровождалось шумом и ветром. Снег тотчас закружился в метели, сосновые лапы затрещали от напора воздуха. С земли поднялась белая пыль.
Ох, матушки! Переломанным соснам да елкам числа нет, а рытвина вышла такая добрая, что коня в рост ставить можно. Хорошо от меня далече, а то бы жизни лишилась. Лесное зверье кинулось бежать, прыгать, лететь. Того и гляди медведей разбудит, окаянный.
— Живой?! — хорошо запыхавшись, добежала по сугробам до Потапа.
— Здорово, цаца! — придерживая ушибленный бок, аспид растянул морду в дружеском оскале.
— Вижу — живой. И тебе здравствуй, Потап.
— Похорошела, цаца. Приоделась, — щуря желтый глаз, съязвил аспид.
Вид-то у меня и впрямь — на огороде пугалом стоять. Баба Яга заботливо нарядила в старую шубейку и валенки, голову пуховым платком обернула. Красоты мало, зато не зябко.
— За собой бы глядел, — обиженно показала Потапу язык. — С тобой, вон, летать страшно. Расшибешь оземь, и поминай как звали.
— Это один когда плохо приземляюсь, а с девицами я бережно… Хотя раз на раз не приходится, — он стыдливо потупил взгляд.
— Вот-вот!
— Ну будет тебе дуться, цаца, — Потап снова заулыбался. — Рад тебя видеть — сил нет. Я ж думал ты того… крякнула.
— Чего? Крякнула?
— Померла. Насовсем.
— Вот еще! Не дождешься, — расхохоталась я.
— Вот и славно, — аспид довольно похлопал когтистыми лапами по упругому пузу.
— Ты сам-то чего такой довольный? Точно не из-за встречи со мной, по морде вижу.
Потап сиял. Кажется, иссиня-черная шкура сверкала на фоне чистого снега. В змеиных глазах играли задорные огоньки, а огромные кожаные крылья горделиво расправились за спиной.
— Чего тебе видать? Чего? — смущенно тараторил аспид.
— Признавайся!
— Ладно, — добродушно протянул змей, — есть такое дело. Любушка моя взаимностью ответила, — он мечтательно сощурился.
— И кто же у нас любушка? — поддерживая игривый тон беседы, подбоченилась.
— Ох, — Потап втянул огромными ноздрями морозный воздух, — моя любушка, как пряничек — сладкая, как звездочка — красивая, как пламя — горячая, как…
— Ого! — удивилась не на шутку. — Талант сказителя пробудился?