— Не надо было гадалку сюда привозить, — ляпнул Туга.
— Винить меня вздумал? — зло ухмыльнулся Кышек. — Горох на меня и так косо глядит за частые отлучки из палат… Так близко был, рядом совсем, — он уперся кулаками в столешницу. — Досада уже сегодня сказала бы, где книга.
О какой книжке речь ведет? Догадка больно схватила за горло, уколов, будто сотней иголок.
— Голова-батюшка, приказать чертовку сыскать? Наверняка еще в столице, гадина.
— Давай, конечно! Подымим шум, приказы раздавать начнем за спиной государя. Ты чем думаешь, когда такое предлагаешь, а?!
— Так я…
— Так я, — передразнил Кышек. — Я почти седмицу государя уговаривал. Пел ему, какая гадалка хорошая, как умело будущее предсказывает. И вот, когда Горох дал добро потешить себя провидением, когда чертовка у нас под боком была — упустили!
— Нет в том моей вины!
— Да твоей вины ни в чем нет, — буркнул Кышек. — По-твоему выходит и Косиселье ты не жег?
— Твой приказ был, голова-батюшка, не посмел ослушаться.
В голову ударило, будто дубиной, в глазах на миг потемнело. Эти ироды в Косиселье пожар учинили! Ждали наши в село колдуна наемного зельный круг поправить, а дождались смерти… Старалась дышать тише, но сердце заходилось, не давая успокоиться.
— Все мы одной ниточкой в клубок смотались, — Кышек вплотную подошел к Туге. — Как только великая сила коснется меня, не поскуплюсь ни на чины, ни на злато. А коли удумаете палки в колеса вставлять или сами на заклятье Вечности рот раскроете, — Кышек ухватил колдуна за бороду и потянул вниз, — я вас даже из Нави достану. Уяснил?!
— Уяснил! Ой, уяснил! — жмурясь от боли, чародей припал на колено. — Кто же супротив тебя из наших пойти осмелится? Все про твой норов знают, все боятся.
— Я сам себя иногда боюсь, — легко улыбнулся Кышек, отпуская чародея.
— Голова-батюшка, все тебя боятся, но по терему колдовскому недовольства бродят, — оправившись от унизительной трепки, заговорил Туга.
— Чем недовольны чародеи?
— Так молодец этот… которого ты приказал обучить уму-разуму, совсем дураком оказался. Уж бьются колдуны над ним, сил не жалеют, а что по дереву кулаком. Поговаривать начали, что сгубят его, сил, мол, никаких нет.
— Ты моя правая рука, Туга. Недовольства уйми. Жалованье подыми или чего там еще придумай, но с головы Яра и волоса упасть не должно.
Ох, Ярка здесь. Он ведь хотел в ученики к царским колдунам угодить и, видать, угодил, да беду накликал.
— Отчего ты им так дорожишь? Ведь он глуп, куры и те умнее будут.
— Похоже, и ты не умен, — вздохнул Кышек. — Среди Косисельского люда не было племянницы Феклы — Василисы. Всех сожгли, а она жива осталась. Теперича покумекай, ежели книги в селе не было, где она может быть?
— У племянницы?
— Голова! — наигранно восхитился Кышек. — Коли мы разыщем девку, найдем и книгу, а Яр нам в том поможет. У меня вся надежа на Досаду была, но Яра держал на всякий случай. Видать, не прогадал. Парень думает, что подруга сгинула вместе со всеми в пожаре, а представь, как обрадуется, когда мы ему поведаем — жива Василисушка. Захочет найти и обязательно найдет — дружба всегда людей друг к другу тянет, будь они хоть морем-океаном разделены.
— Ох, умен, голова-батюшка! Ай да выдумщик! — распинался колдун.
— Сегодня вечером пойди к нему. Зелье варить научи, да нагони морока, чтобы дурень этот в жиже свою подружку живой увидал. Натолкнешь на мысль, мол, цела Василиса, не сгорела. Станет проситься в путь — я отпущу, а ты уж не подведи, обеспечь надежный пригляд.
— Не сомневайся, голова-батюшка. Все, как велишь…
Неожиданно прервав разговор, в дверь ввалился один из стражников, охранявших комнату чертовки. На молодце лица не было, он тяжко дышал и держался за грудь.
— Как посмел?! — взревел Кышек.
— Не вели казнить, голова-батюшка! — задыхался стражник. — Там государь приказал явить гадалку. Хочет потешить себя предсказаниями. Что делать-то?!
— Одно к одному, — прошипел голова. — Ступай, парень. Скоро придем.
— Ох, и беда… — проводя взглядом откланявшегося молодца, колдун схватился за грудь.
— Идем со мной, Туга. Вместе перед троном лбы расшибать станем. С три короба навру, а ты поддержишь...
Сползла по стеночке, как только дверь за лиходеями затворилась. Ирод проклятый — Кышек! Приезжал к нам домой, разнюхивал и меня с книжкой видал. Фекла ведь меня при нем отчитывала, мол, книгу из избы выносить нельзя… Ах, поскудник! Сгубил людей, село с лица Рускалы стер и не успокоился, Ярку в свою косу заплел, меня разыскивает.
Ох, матушки, что делать, куда бежать? К государю на поклон? Рассказать обо всем Гороху, пусть им головы срубит… а мне чего доброго за тем ожидать? Придется как есть говорить и о заклятье Вечности тоже. Хлынут в буйную головушку правителя мысли лихие — захочет бессмертием и колдовской силой сам завладеть. Проклятые руны на страницах тетушкиной книги способны таких дел натворить! Ума лишат — к Досаде не ходи, а у царя нашего его и так с хвост заячий. Ну нет — нельзя к Гороху.
Вспотела от волнения и духоты в колдовском тереме. Шутка ли столько просидеть в натопленном зале, когда на тебе шуба, да валенки. Шапка-невидимка — отличная штука, да есть в ней изъян. Ежили, что в руках несешь, от чужих глаз не скроет, вот и пришлось в зимней одеже париться.
Тяжело ступая по лестнице колдовского терема, еле ноги волокла под грузом тряпок и меха. Под пуховым платком по шее спускались капли пота. Сыскать бы Яра, ради того все стерпеть можно.
Все чародеи и ученики здесь — в колдовском тереме обитают, наверху должны быть опочивальни. Авось, свезет, если не друга, так хоть комнату его найду.
Осторожно приоткрывала двери и молилась солнцу, чтобы меньше скрипели. Неужто Горох гусиный жир жалеет? Петли выли почище волкодлаков на полную луну. На мое счастье, в коридорах не оказалось стражников. Главный терем забит молодцами в серых кафтанах, что огурцами бочка, а здесь, видать, охранять некого. Опочивальни тоже оказались пустыми. Как сквозь землю все провалились — ни души.
Отчаявшись, чуть ни плакала. Металась от порога к порогу, да без толку. Собралась было уходить, поискать в других теремах, как глаз упал на дверь чулана. Чем черт не шутит? Тихонько заглянула внутрь.
В тесной комнатушке без окон при свечах на сундуке сидел мой Ярушка. Словно самое дорогое сокровище, он держал на ладонях какую-то грамоту. Глаза друга неспешно перебирали руны, а губы шептали прочитанное.
— Ярушка, — я шагнула за порог и сняла шапку-невидимку.
Яр поднял голову и побелел. Даже в слабом свете пары свечей он казался неестественно бледным. Замерев, не мог проронить слова. Смотрел испуганно, словно не меня увидал.
— Васька, — еле слышно сорвалось с его губ. — Васька! — друг выронил грамоту и кинулся к порогу.
Крепкие объятия окутали счастьем. Подхватил на руки и, растерянно улыбаясь, держал слезы в глазах.— Живая, Васька моя, — губы друга дрожали от волнения.
— Живая-живая, — заулыбалась я, хотя самой хотелось разреветься.
— Как ты здесь? — Яр вернул меня на пол, его пальцы нежно касались моего лица, а такого взгляда и не видала. — Да какая разница, — отвечал он сам себе, — главное — живая!
— Тише, Ярушка, услышат, — шептала я, цепляясь за теплые руки друга.
— Пусть слышат…
Мой палец коснулся его губ. Почуяв неладное, Яр нахмурился. В прищуре серых глаз играло недоумение. Тяжело выдохнула и принялась рассказывать другу, что стряслось. Как попала в палаты Гороха, зачем на самом деле он Кышеку понадобился. И чем дальше заходил мой рассказ, тем больше ярости становилось во взгляде молодца.
— Я, дурак, поверил. Думал, и впрямь взяли меня в ученики. Гляди, где жить согласился, — он окинул взглядом чулан, — только бы колдуном стать. Пес, — зашипел Ярка, — удавить его мало.