— Лучше муж и жена, — щеки налились, не хуже моченой брусники на столе.
— Будь по-твоему, — хихикнула ведьма. — Скажем, что без грамоты ты. Дел натворила, поэтому сюда и отправилась, а муж за тобой — куда ему деваться. Ты же ведьма?
— Домовуха, — не отрывая взгляда от друга, кивнула я.
— Слабовато для добровольного заточения в Глухомани. Тогда станем говорить, мол, при царе служила да в немилость попала. Палаты государя ты поглядела, ежели чего подробно расспрашивать станут, будет что рассказать.
— Много в селе народу?
— Так, дворов с полсотни. Есть и пустующие избы. Помирают люди-то… Да ты, никак, боишься? — внимательно заглянув мне в глаза, выдала Малуша.
Не то чтобы боялась, но опасения душу тревожили. Мало ли какие преступники в Глухомани обитают. Хоть Потап и сказывал, что сюда только добрый народ принимают, но от хорошей жизни в потаенном месте себя не хоронят. Теперь уже во всём сомневалась — где добро, где зло?
— Не серчай, Малуша, — уселась обратно за стол и запустила руку в миску с пирогами, — не знаю, что и думать…
— Нечего тут думать. Проведу тебя по селу, расскажу, кто живет. Сама поймешь — лиходеев не привечаем. Дом для вас подготовим. Немир — наш староста, мужик хороший, не обидит. Яра твоего в кузницу определит, а ты станешь людям помогать по хозяйству, раз домовуха. Селяне только рады будут.
— И я рада, — на лицо полезла мечтательная улыбка.
— Ох, молодые-молодые, — покачала головой ведьма. — Хорошие годы и такое лихо на вас свалилась. Жить бы вам, не тужить, но доля иначе распорядилась.
— Так и здесь не тужить можно. Или нет?
— Можно, — глаза Малуши замерли.
Ведьма внимательно глядела на перстень, подаренный Кощеем. Почувствовала, как палец потеплел. Надо же! И думать про него забыла.
— Побрякушка-то у тебя дорогая, — наконец, выдала Малуша, — да больно знакомая. Не Бессмертного ли перстенек?
— Его. Ты Кощея знаешь?
— Знаю, — слепив последний пирожок, она потянулась к моей руке. — Он просто так одаривать не станет, видать, приглянулась…
— Что ты! — я аккуратно высвободила пальцы из шершавой от муки ладони ведьмы. — Случайно вышло.
— Не мое это дело, но вижу — девица ты хорошая. Друга своего мужем назвать хочешь, значит, мил он тебе… Про Кощея много слухов ходит и славы разной: доброй и не очень. Только в любви мужику уж сотни лет не везет. Не морочь ему голову.
— Малуша, ты чего? — вытаращив глаза, глядела на ведьму.
— Ничего, — грустно улыбнулась женщина, — запомни, что тебе сказала, и больше не спрашивай.
За болтовней просидели до самого рассвета. С первыми лучами в избу вернулась Яга. Замерзшая, но с довольным видом она протянула книгу. Заклятье больше не лезло со страниц, мирно заснуло. Кто знает, до какой поры?
Отогревшись, Баба Яга тоже отведала пирогов с брусникой и засобиралась в дорогу. Прощались долго. Ее решение схорониться и мое заточение в Глухомани отбирали возможность новой встречи. Хоть и не люблю слезных расставаний, а теплые капли из глаз покатились. Прикипела к старушке всей душой. Тяжко без ее мудрых советов да милого ворчания придется. С грустью глядела в окошко, как Яга в ступе загребает воздух метлой. Вот и попрощались, скатертью дорожка.
Ярушка очнулся, хоть и не сознавал пока, где находится и что приключилось, но смог перебраться на печку. Другу явно становилось лучше, а я радовалась, что всё налаживается. Яр мирно посапывал, укрывшись покрывалом, а я не могла наглядеться. Все представляла, как расскажу миленькому новости. Как будем жить в своей избе, как стану из кузницы его вечерами ждать и, конечно, найду момент рассказать о чувствах. Так Ярка на меня смотрел в тереме колдовском, так встрече радовался… Может, и я ему люба? А ежели так случится, счастливее меня сыскать нельзя будет. Мысленно уже нарожала кузнецу детей и состарилась, прожив долгую, полную приятных забот жизнь.
— Хорош тут маслом растекаться, — побелевшая от мороза Малуша вошла в избу с охапкой дров. — Иди, поспи немного.
— А ты?
— Над Яром пошептать нужно. К вечеру управлюсь.
Потянулась к другу и, запустив кончики пальцев в мягкие льняные локоны, попала в паутину собственных желаний. Чтобы снова не «растечься маслом» поспешила спрятаться в комнате. Ох, таю от одного только прикосновения, а от улыбки и взгляда милого Ярки ума лишиться недолго. Может, доля, наконец, послала мне счастье?
Глава 9
Яр быстро приходил в себя, раны зажили меньше, чем за седмицу. Пришла пора заканчивать пользоваться гостеприимством Малуши. Хозяйка она радушная, но привыкла жить одна. Староста Глухомани — Немир — оказался мужиком слова: сказал — избу молодым сообразим, и сообразил на следующее же утро.
С мечтами стоит быть осторожнее. Ярка оказался не против выдать нас за мужа и жену. Одно к одному сложилось, что страницы в книге. Очутившись в натопленной горнице нашего с другом дома, хорошенько струхнула. Нет, изба-то в порядке. Хоть без хозяина долго стояла, да Немир заботился — печь подтапливал, пыль убирал. Другое покоя не давало — как вести себя с Ярушкой: как с другом или как с мужем?
Душу на части рвало. Измученная переживаниями, молча расставляла по полкам кухонную утварь, подаренную Малушей. Друг-муж ковырялся с засовом на двери — тот от долгого простоя перестал задвигаться.
— Вась, ты как порог переступила, и слова не вымолвила. Не захворала часом?..
Ох, захворала, и хворь моя любовью зовется. Только Ярке о том неведомо…
— …Вася, — настойчиво позвал кузнец. — Лица на тебе нет. Что приключилось-то?
— Мысли всякие… — собравшись с силами, выдохнула: — Не думай.
— Да как же это? — Яр бросил заниматься засовом и присел на лавку. — Глянь, как славно нас в Глухомани приняли. Избу ладную позволили занять, посуды тебе надарили, коврики тканые — хоть все здесь застели ими. Не о том разве мечтала?
— Не о ковриках, — смутилась я. — А ты? Ярка, ты ведь никогда оседлой жизни не хотел, в кузнице работать не мечтал…
— Всяко бывает, — грустно улыбнулся друг. — Не вышло у меня колдуном стать. Кое-чему научился, конечно. Не будь у меня той науки, с вороном и не справился бы, но все одно — таланта нет. Зато есть ты, Васенька, — серые глаза Ярки блеснули искрами.
Как говорит ладно! Губы тут же растянула улыбка, выдавшая радость с потрохами. Друг улыбался в ответ и глядел, словно мед на сердце мазал. Застыла, прижимая к груди деревянное корытце — слова сказать не сумела.
— Когда сказали, что Косиселье погорело, думал, все — нет тебя больше, — Яр тяжело вздохнул и поджал губы. — Знаешь, одно дело знать, что свидимся рано или поздно, и совсем другое — понимать: никогда твоих глаз не увижу.
К лицу хлынула кровь, обжигая щеки. Отвернувшись, трясущимися от волнения руками принялась устраивать корытце на полку. Неуклюжие попытки кончились грохотом и подскочившим ко мне Яркой.
— Ты чего?! — широкие ладони нежно коснулись моих щек. — Вась, ты горишь. Ну точно захворала…
— Нет, не захворала, — словно завороженная, шептала я, перебирая пальцами льняные пряди друга.
Надеялась, что Ярушка все по взгляду поймет. Мысленно добрую дюжину раз в чувствах призналась, а рта раскрыть не могла. Трусиха первая на селе, Василиса Дивляновна. Ежели так дальше пойдет, до старости не соберусь милому в любви объясниться.
— Молодежь, ну как вы здесь, обустроились? — безо всякого стука в избу вошел Немир, впуская с собой клубы морозного пара. — Ух, холодина! — он протопал по горнице и плюхнул на стол увесистый узел.
— Вашими стараниями обживаемся, — Яр протянул руку старосте.
— Чем можем, — улыбка Немира мелькнула в рыжей бороде, он хлопнул кузнеца по ладони. — Вот здесь вещички дочка пивовара передала. Разбирай, хозяйка, — он подмигнул мне, снимая суконный зипун и шапку.
В узле оказалась добротная кадка, наполненная расшитыми рушниками да скатертями. Хороших тряпок в избе как раз не хватало. Думала наворожить, но теперь подарков с горкой, на год вперед хватит. Любуясь вышивкой, складывала рушники стопкой на столе.