— Пока не знаю, Василиса. Сейчас Глухомань вверх дном перевернем с Яром, сыщем в чем тут дело. С тобой пока Соловей побудет, он парень хороший, ты его не обижай, — ведьма даже сейчас умудрялась добро улыбаться.
Глава 10
Разлеживаться нельзя. Любая хворь в самую душу заползет, коли в постели киснуть. Прошлась по избе, за одно взялась, за другое — дела не спорились. Подкинула дров в печь и присела у окошка.
Прав Немир — лютые морозы пришли в село. Туман стоял — дальше собственного двора не видать ничего. На сердце камень, щека начинала ныть, отходя от чудесной мази. Ежели и впрямь за книгой охотника подослали? Тогда придется покинуть Глухомань, снова остаться бездомной. Всего пара дней, а я в избе словно год провела. Чую, мое это место, наше.
— Хозяйка, встречай гостя, — закрыв за собой дверь, широко улыбнулся высокий молодец. Стройный с раскосыми глазами парень снял шапку и тряхнул волосами. Гляньте, не сельский простачок. Ух, красотища! Волос струился до плеч, что черная конская грива. Так и замерла, дивясь на молодца. — Здоровенько, хозяюшка, — он вытянул шею и помахал мне пятерней. — Я не морок — настоящий Соловей-разбойник. Это в моей избе ты пол кровью устряпала.
— Ой, проходи, не стой! — засуетилась, подскочив с лавки у окна. — Ты прости за пол. Хочешь, помогу отмыть?
— Смешная какая, — губы разбойника разошлись в очаровательной улыбке. — Лучше накорми — я с дороги голодный, что волк.
Позабыв о ноющей ране, принялась готовить для гостя. Заодно и Малушу с Яркой накормлю. На улице начинало темнеть, вечер совсем близко, а у нас и маковой росинки с утра во рту не было. Хороша хозяйка, ничего не скажешь.
Сотворив гору пирогов, взялась за жаркое из зайца. Соловей поднял брови и заворожено вертел головой вслед колдовству.
— Да-а-а, — одобрительно закивал разбойник, — многое повидал, но чтобы тесто в корыте само мялось, а вишня из воздуха бралась…
— Домовая ворожба — она такая, — с гордостью вздернула нос и хлопнула в ладоши. На стол шлепнулась разделанная заячья тушка и миска с травами. — А ты, значит, разбойник? — взялась за зайчатину. — Малуша говорила, нет в Глухомани преступников.
— Папка мой хорошо куролесил, а я так — ерунда. Свистеть даже не умею.
— А кто у тебя папка?
— Соловей-разбойник.
— Ты — Соловей, он — Соловей… оба разбойники?
— Догадливая, — парень уперся ладонью в колено. — Басурманских кровей мой отец, а матушка Рускальская. Папу и не знал, только в сказках о нем читал. Говорят, помер, а я вот — кровь родная, похожей дорожкой пошел, но с совестью.
— Грабишь и прощения просишь? — хохотнула я.
— Матушка моя попала в немилость к Гороху за отсутствие грамоты. С Ягой знаком был, она маму в Глухомани и спрятала. Прошлой весной не стало матушки, а дом остался. Теперь здесь живу… как живу — бываю частенько. В основном, разбойничаю по трактам. Награбленное в Глухомань привожу. Тяжело тут людям — все своим трудом, ничего не купишь на ярмарке.
— И в этот раз привез?
— Привез, конечно. Только Малуша сказала, теперь мне или здесь отсиживаться, или носа в село не казать. Не знаешь, чего стряслось?
— Знать-то знаю, — вздохнула, понимая из-за чего все, — но сказать не могу.
На столе исходило паром жаркое из кролика, но гость к мясу решил не притрагиваться. Напал на пироги с вишней и не успокоился, пока миска не опустела наполовину. Попросив кружку парного молока, Соловей довольно погладил живот и облокотился на стену.
— Уважила хозяйка, так вкусно давно не ел. Пирожки словно матушка моя лепила.
— Рада, что угодила.
За самое сердце взяло признание разбойника. Я и сама бы сейчас душу вынула за стряпню тетушки, которую больше никогда отведать не смогу.
Дверь скрипнула, и в горницу вошли Малуша с Яром. Друг недобро глянул на довольного разбойника и покосился на стол с едой. На лице ведьмы, что пером написано — недобрые вести через порог ступили.
— Покушайте, — в надежде сдобрить тяжелую обстановку, предложила я.
— Остатки сладки, — пробурчал Яр, не сводя глаз с Соловья.
— Ешь, давай, — Малуша легонько подтолкнула скинувшего верхнюю одежу кузнеца к столу, — нам еще всю ночь на холоде бродить.
— Не сыскали? — достала миски и принялась накладывать жаркое.
— В том-то и дело — сыскали, — ведьма уселась, потеснив разбойника.
— Худо? — осторожно дотронулась до плеча друга.
— Могло быть хуже, — Ярка протянул пустую кружку. — Охотник за книгой приходил.
— Значит, придется уйти из Глухомани, — почти шептала, наливая квас.
— У вас, гляжу, секреты не для моих ушей, — Соловей, вставая, тяжело закряхтел.
— Сиди уж, — остановила его Малуша, — тебя тоже касается. А мы, Василиса Дивляновна, не лаптем деланы.
— Ежели спалят лиходеи и Глухомань?
— Погоди ты! — хлопнула по столу ведьма. — Охотник к вам в избу попасть не смог. Я ведь оберег кинула под порог. Вот и выманивал мороком, надеялся, видать, с книжкой в соседний двор пойдешь. Как-никак тебе колдовать предстояло. Ежели по-честному говорить, слабоват головой его хозяин. Бестолково сработал.
— Свезло, считай, — заключил Ярка.
— Да уж, — осторожно дотронулась до щеки рядом с раной.
— Мое упущение, что зельного круга на селе не стоит. Поужинаем и пойдем ставить. Яр подсобит. До рассвета управимся.
— И я с вами! — решительно стукнула кулаком по столешнице.
— Дома посиди, — строго, но с ласковым взглядом пресек мое рвение друг. — Нечего раненой на морозе делать.
— Он прав, — поддержала ведьма. — Мазь тебе оставлю и травку сонную. Соловей с тобой останется на всякий случай.
— Погоди-погоди! — с полным ртом заговорил кузнец. — Зачем ему оставаться? Вась, собирайся, с нами пойдешь!
— Уймись, — заулыбалась Малуша. — Не съест он жену твою. Соловушка, ножичек при тебе?
Разбойник ловко выхватил из ножен на поясе незатейливый на первый взгляд кинжал. Лезвие переливалось желтоватым светом, а края казались совсем тупыми.
— Всегда при мне, — он сунул оружие обратно. — Поизносился, но на разок, думаю, хватит.
Кинжал разбойника оказался зачарованным на бой с нечистью, и, судя по износу, Соловей им пользовался много. Страшно подумать, кого он там на трактах без денег в карманах оставляет. Гость — сплошная загадка. Басурманская кровь выточила на его лице черты, не присущие нашему народу, но вместе с тем не встречала я человека, знающего о Рускале больше него. Весь вечер травил байки о своих приключениях.
Захваченная речами разбойника, заваривала сонную траву, а перед глазами вставали красочные образы. Как наяву видала скалы и леса, моря и равнины, диковинные города и волшебных созданий. Рассказчик он знатный. Ему бы не кошельки резать, а в сказители податься — цены бы не было.
— …Алконост спела для меня. Ох, Василиса, влюбился тогда, голову потерял, но она не для человека создана, — Соловей-разбойник закончил историю о волшебной птице с нежной улыбкой.
— Пора ложиться, — хлебнув готового отвара, глянула на темень за окном.
— И то правда, — заморгал молодец.
Определила гостя на печи, а сама отправилась в комнату. Щедро намазала рану и почуяла, как боль начала стихать. Разбойник задвинул засов на двери, потушил лучины в горнице и тоже собрался на боковую.
Сон-трава Малуши сработала на славу — дрема почти сразу взяла верх над головой. Тяжесть на сердце отступила, оставив место покою. Да только недолог сон вышел. Надо было всю кружку выпить, чтобы крепко-накрепко уснуть.
Посередь ночи меня разбудила возня Соловья в горнице. Замотавшись в пуховый платок, отправилась глянуть — чего гость не спит. Разбойник ковырялся в печи, пытаясь поджечь углями лучину. Прищелкнув пальцами, зажгла огоньки в горнице.
— Не выйдет, — улыбнулась растерявшемуся Соловью, — эти обычным огнем не разжечь.