— И пусть! Давай не пойдем.
— Слушай, Василиса Дивляновна, — молодца явно раздражала нерешительность, — силком не тащил. Согласилась помогать — будь добра, пошевеливайся!
Проваливаясь в талый снег, черпали влагу сапогами и уходили все дальше от Глухомани. Когда вышли на тропинку, обернулась и поняла — нет больше позади частокола с зельным кругом. Исчезло село.
— Нельзя было уходить, — уверенность в правоте крепла.
— Что ж такое! Доберемся до места, поможешь отвлечь одного из торгашей, дело сделаем — и домой. Чего трясешься-то?
— Лихо вслед дышит…
Спор с Соловьем вышел жаркий. Не слушал меня молодец. Думал, что струхнула на разбой идти. Удерживала его, как могла — без толку.
— Довольна? — Соловей зло сплюнул под ноги.
В мешанине рыхлого снега и грязи на тракте отчетливо виднелись свежие следы конских копыт, сапог и колес. Выходит, из-за моих страхов пропустили купцов, и теперь пахота в Глухомани хорошенько затянется. Шутка ли, три поля одним конем вспахать?
— Ладно, — махнул рукой разбойник, — чего теперь толковать. Каждую весну по этому пути коней водят в один и тот же час. На будущий год с собой не возьму. Так и знай.
— Сама не пойду.
Соловей еще раз вскинул ладонь, но только пальцы в кулак сжал. Молодец так складно все придумал, а я подвела. Впрямь стыдно стало.
— Слышишь? — вдруг зашептал парень, вглядываясь вдаль.
— Нет.
— Идет кто-то.
— Где? Не вижу…
Разбойник потянул меня к обочине. Пара мгновений — и мы окончательно промокли, засев в снегу за толстым стволом дерева. Десять раз пожалела, дюжину раз себя отругала за бездумность. Сидела бы сейчас в избе, вышивкой занималась, а не мокла в лесу. Как назло, небо быстро начало затягивать тучками, собрался первый дождик.
Скоро на дороге и впрямь появилась фигура, здорово напоминавшая человеческую, но даже издали ясно — нелюдь. То ли баба, то ли мужик изо всех сил тянул за собой упиравшегося коня.
— Кикимора, — вздрогнула от голоса Соловья.
— Где ж видано, чтобы кикиморы по трактам гуляли?
— Эта может, — ухмыльнулся разбойник. — Бедовая.
Чем ближе она подходила, тем больше угадывались черты нечисти. Кикимор отродясь не видала. Босая, с шерстью на ногах, с торчащим из-под рубахи хвостом, тоненькая, неряшливая старушка как только не обзывала беднягу-коня. Хотя животное с натяжкой конем назвать можно — кляча худая, ребра под черной шкурой ходят, а вот грива да хвост — думала, показалось — огнем играют.
— Здорово, Беда! — Соловей выбрался из укрытия и зашагал навстречу кикиморе.
Нечисть, вздрогнула от неожиданности и, остановившись, осторожно повернула голову к разбойнику. Глазки злобно сверкнули, губы разошлись в беззубой улыбке:
— Соловушка, касатик, — с наигранной радостью закряхтела старушка, — сколько лет, сколько зим!
— Ой ли? — заулыбался молодец. — По осени виделись.
— Да? Не припомнить так сразу-то, — кикимора вытерла капли дождя с морщинистого лица, одновременно пытаясь не упустить коня.
До чего же худющий! Если откормить да руку приложить — настоящий красавец будет. Масти вороной, только поблекла шкура. Жилистый — видать, что выносливый, и грива огненная. Не простая скотинка-то.
— Куда собралась? — Соловей сложил руки на груди, давая понять — мимо не пройдешь.
— Так… я это… — Беда не торопилась с правдой.
Сообразив, наконец, что прятаться больше не нужно, ломая ветки, я выбралась на тракт. Кикимора мигом сообразила, как ловко уйти от ответа:
— Гляжу, подельницу новую завел.
— Коли старая с моими денежками сбежала, что еще остается? — с укором заявил разбойник.
— Какими твоими? — выпучила глаза нечисть. — Свою долю взяла.
— Вот как? — в изящных руках молодца заиграл желтым светом зачарованный кинжал. — Свое взяла, значит?
— Соловушка, ты чего?! Ты чего, касатик?!
— Язык укорочу, чтобы не мела попусту, — серьезность его слов не вызывала сомнений.
Беда задрожала, что веточка на ветру. Взгляд не сходил с затупившегося оружия. Руки выпустили узду, но рвавшийся тикать конь отчего-то замер и любопытно застриг ушами. В глазах вспыхнул огонь, язычки пламени облизали темные ресницы.
— Коли обидела, так не со зла, — запричитала старая нечисть. — Ты меня знаешь…
— Знаю, — холодно отрезал Соловей.
— Возьми найтмара, хороший. Волшебный он!
Найтмара мы, конечно, взяли в счет уплаты долга, а кикимора, не веря своему счастью, свернулась, что еж клубочком, и в лес укатилась. Только вот что такое найтмар ни я, ни Соловей-разбойник не знали.
— И что с ним делать? Худой, своим ходом не дойдет, поди, — расстроено оглядывал животину молодец.
— Дойдет, — я осторожно дотронулась до теплого носа коня, — жить-то хочется. Да? — вопрос отправила найтмару.
Животное фыркнуло, выпуская из ноздрей клубок дыма. В глазах стихали огоньки, грива и хвост полыхали тише. Хоть он и седлан, да не решалась взобраться. Мало ли — или не примет, норов-то ого-го, или от бессилья на ноги упадет.
— Ты ему нравишься, — попытки молодца погладить найтмара закончились неудачей.
— Он мне тоже.
Конь впрямь легко давал почесать себя за ухом, провести ладонью по морде. Не взбрыкнул, когда потянула за узду. Пошел за мной смирно, даже не думая сопротивляться.
Глава 11
Прохладный весенний ветер забирался под влажную одежу, пробирая до костей. Луна уже выскользнула на светлое небо пощеголять перед красневшим на закате солнцем. Дни стояли теплые, а вот ночи лучше проводить дома под одеялом. О том и мечтала, пока шли к знакомому месту, откуда всего-то пара шагов спиной до Глухомани.
Соловей что-то щебетал про сельскую конюшню, мол, туда найтмара пристроим — я не слушала. В моих мыслях несчастное исхудавшее животное уже жевало сено да овес в переделанном под стойло сарае, что у нас во дворе без дела стоит. Никому не отдам, пусть и не надеются. Конь словно слыхал, о чем думаю, и даже шаткая походка бодрее делалась.
— Ау-у-у! — грубоватый девичий голос донесся из чащи, повторившись эхом.
Разбойник замер, мы с найтмаром тоже остановились. Молодец обернулся и с опаской уставился в темнеющий лес. Нам неприятности не нужны, а заплутавшая девушка в такой глуши как есть не к добру. Ауканье повторилось несколько раз, послышался треск ломавшихся веток.
— Кто сюда забраться мог? — холодок в груди растекся по телу.
— Знать не знаю, — пожал плечами Соловей, — но точно не случайный прохожий с тракта завернул.
— Уверен?
— Чтоб мне провалиться… — разбойник не договорил, притих вслед зову девичьего голоса.
Предчувствия, одолевавшие днем, вернулись и налегли на душу валуном. Не приведи солнце, Кышек снова нечисть какую подослал. Неизвестная гостья кричала все громче, настойчиво звала «людей», будто точно знала — не одна в лесу.
— Давай-ка прибавим ходу, — молодец покосился на коня. — Ну, хоть постараемся шибче копытцами перебирать.
Коняшка недобро фыркнул и даже не подумал ускорить шаг. Плелся медленно, запинался и, в конце концов, принялся упираться. В начале пути заметила — найтмар в рыхлый снег не проваливается, мягко ступает, что рысь. Теперь же он уходил в подтаявшую кашу ногами, всем видом показывая — ох, и тяжко бедной скотине.
— Он издевается! — шепот Соловья больше походил на крик. — Специально ты, да?! — он чуть не уперся лбом в морду коня.
— Угомонись! — оттянула молодца от животного. — Он не человек, чего пристал-то?
Ответить разбойник не успел. Из бурелома, неуклюже ступая, к нам выбралась пухленькая девушка. Растрепанная русая коса, богатое, но страшно грязное платье говорили о долгом и нелегком пути незнакомки. Там мы и замерли, переглядываясь. В руках девицы мелькнула увесистая дубина:
— Кто такие?! — она с угрозой выставила вперед оружие.
— Глянь-ка, орала-орала, людей звала, а теперича сама не рада, — ладонь Соловья потянулась к кинжалу.