Намечалась добрая заварушка. Царская охрана, услыхав средь людского гула и скоморошьих трещоток брань двух торговцев, поспешила к ним. Ну а мы с Яркой только заулыбались и, взявшись за руки, юркнули в толпу подальше от разбирательств.
В одном из рядов нам умудрились продать целую вязку румяных баранок. Откусывая мягкую стряпню, во все глаза глядела на ярмарочную суматоху и никак придумать не могла — чего тетушке в подарок выбрать? Может, украшение прикупить или лучше травок заморских взять? Только не понимаю в травах этих, наберу ерунды — тетушка расстроится.
Решила платок брать расписной, с птицами диковинными. Уже в сторону палатки отправилась и замерла. Впереди, окруженный людьми, над торговой площадью возвышался знакомый силуэт аспида.
— Ярушка, глянь, — подтолкнула локтем в бок друга, — это же Потап!
— Вроде он, — щурясь, всматривался Яр.
— Чудеса! Где видано, чтобы нечисть по столице разгуливала средь бела дня?!
— Так он, похоже, не гуляет, — хмыкнул кузнец.
И то правда. Чем ближе мы подходили к толпе зевак, без стеснения тыкавших в змея пальцами, тем понятнее становилось, что аспид на торги попал не по своей воле. Рядом деловито расхаживал мужик в богатом кафтане из тонкой ткани и что-то зазывно кричал. Потап понуро свесил тяжелую голову на длинной шее и даже не поднимал желтых глаз на бубнившую, хохотавшую толпу.
— Не боись, народ! — распинался мужик. — Поглядеть — бесплатно, потрогать — договоримся, а коли бой хотите, тут уже и о деньгах разговор.
— Не буду биться, — гулко бурчал аспид.
Мужик только косился на него недобро и продолжал зазывать. Молодцы уже чесали затылки, били шапками оземь — размышляя, кто первый на бой с нечистью пойдет.
— А много ли денег стоит силушкой с твоим чудищем померяться? — один из парней шагнул к Потапу.
— Много — не мало, — улыбался торговец. — Сорок золотых прошу. Коли победишь чудо-юдо — накину столько же, коли не сдюжишь — пойдешь пустым.
— Не буду биться, — снова завел змей.
— Я тебе не буду! — мужик зашагал к Потапу. — Долг кто возвращать станет?! Тогда шкуру с тебя сниму да продам по сходной цене — хоть какая-то деньга!
До того жалкий вид у Потапа — самой расплакаться захотелось. Сидит на площади, глазки в пол — вздыхает, чуть слезы не роняет. И ведь может улететь, но отчего-то не тикает.
— Васенька, пойдем уже, — друг потянул меня за руку.
— Куда? Ты чего, Ярка?! Видишь же — загубят аспида!
— Загубят и загубят, тебе что с того? — удивленно уставился на меня кузнец.
— Жалко его, — стыдливо подняв глаза, надеялась на понимание Яра.
— Аспида жалко?! — оторопел друг. — Вася, пойдем, говорю! Не наше это дело.
Безразличие Яра только пуще душу разбередило. Мне и птичку на морозе жалко, а тут аспид поневоле на смотрины выставлен. Еще неизвестно, чем бой окончится — драться-то отказывается. Вон, молодец уже кошель от пояса отвязал, меч у товарища спрашивает.
— Много ли тебе чудище должно? — выпалила я.
— Сотню золотом. Тебе к чему его долг? — мужик, заинтересовавшись, тут же подался в нашу сторону. Сотни у меня не наберется. Хорошо, если половина в кошельке имеется. Зарубят бесславно такую красотищу на ярмарочной площади. — Так что? — вплотную приблизившись, мужик поглядывал на мой кошелек. — Деньжат за него дать хочешь?
— Хочу, да сотни у меня нет.
— Не слушай ее, мил-человек, хворая умом девица, — оправдывал меня друг.
Аспид с интересом глядел на нас — видать, признал знакомых. В желтых глазах змея заиграла надежда, вид от того еще жалостливее стал.
— Ничего не хворая, — огрызнулась я. — Сотни нет, но пятьдесят наберу. Знаю его, — кивнула я на Потапа, — он драться не станет. Весь день стоять будешь — только деньги потеряешь, а шкуру снять умудриться надобно.
Мужик серьезно призадумался. Поглаживая расшитый кафтан, он переводил взгляд с аспида на меня и щурил глаз:
— Добро! Давай полсотни и пусть летит отсюда. Надоело с ним возиться — сил нет.
Пересчитав содержимое кошелька, забрала три лишних золотых. Мужик звякнул монетами в мешочке и изобразил добрую улыбку:
— Давай отсюда, пока я не передумал!
Потап, забыв о печали, безо всяких благодарностей в мою сторону, расправил огромные кожаные крылья, нагоняя тень на собравшихся. Народ заохал, кто-то завизжал, обернулись царские прислужники. Аспид, пригнув длинную шею к земле, грохоча огромными лапами, разбежался и взмыл в подернутое тонкими облаками небо. Народ только с ног повалился и пуще гам поднял. Чуть сама наземь не упала — Ярка удержал.
— Затопчут! — кричал друг, укрывая меня от обезумевших. — Давай в обратную сторону!
Доля всегда и все взвешивает ровно — если пуд добра с утра получила, то пуд лиха в обед ожидать надобно. Сколько бы я не отмахивалась от этой приметы — сбывается, хоть тресни.
Последние деньги за Потапа отдала — мое решение, но вот оказию в ярмарочных конюшнях не могла угадать. Оказывается, чтобы забрать нашу лошадку нужно приплатить конюху еще раз. Сдал лошадь — отдай и задаток, а потом гуляй, сколько влезет. Только как скотину забрать соберешься, заплати вторую часть, иначе иди куда шел — пешком, конечно. Правила подкреплены указом Гороха — подпись, печать. Сколькие по незнанию коней лишились в пользу царских конюшен — представить страшно. Конюх запросил аж двадцать золотых, а у нас Яром всего пятак на двоих.
— Съездил в столицу, — сердито бурчал друг.
— Ярушка, прости, — у меня сердце от вины разрывалось.
— Ладно, Вась. Я же не на тебя злюсь.
— Правда? — метания в груди немного поутихли.
— Правда-правда.
Вздыхая, друг наблюдал, как нашу кобылу передают в руки добрых молодцев из царского патруля.
— Надо к кому-то прибиться, — искала выход, чтобы хоть как-то подбодрить Ярку, — может, на телеге довезут добрые люди до Трактового, а там за пару золотых клячу какую-никакую выторгуем.
— Васенька, — Яр вдруг поменялся в лице, в глазах заиграли озорные огоньки, — ты поезжай домой, а я тут останусь.
— Ты чего такое говоришь, Ярушка?
Огоньки во взгляде кузнеца быстро превращались в настоящий пожар — настойчивый и беспощадный.
— Дождусь возвращения царских колдунов в Первоград и попрошусь в ученики. Когда мне еще такая удача выпадет, Вась? Просижу в кузнеце до старости, так ничего и не добившись.
— Счастье оно ведь не только в странствиях да в колдовстве…
— В чем же еще-то?
— Хоть бы в любимых, в землях вольных, в работе, что спорится, ежели сердце поет…
Друг словно и не слышал моих слов. Мыслями он уже поступил в ученики, а возможно, и грамоту получил — видела в серых глазах Ярушки, как билась мечта, будто птица в клетке, все выбраться на свободу пыталась.
— Вась, а оставь мне книжку теткину. Позанимаюсь, пока колдунов ожидаю.
— Что ты?! Ты что?! Нельзя книгу передавать кому попало…
— Значит, я — кто попало?! — мгновенно рассвирепел кузнец. — Так, значит?!
— Ярушка, не то сказать хотела, — спешила оправдаться с дрожью в груди.
— Что хотела, то и сказала! — исподлобья глядел Яр. — Не поминай лихом, Василиса Дивляновна.
Друг резко развернулся и зашагал прочь от ярмарочной площади. Растерянная, со слезами на глазах замерла, не зная, что делать, а когда сообразила следом за ним кинуться, поздно оказалось — широкоплечая фигура Ярки затерялась в толкучке. Уж как я народ локтями расталкивала, в каждом похожем молодце Яр чудился, но он будто сквозь землю провалился.
Сбившись с ног, искала Ярку по всему Первограду. Без сил, выплакав все слезы, к вечеру выбралась на окраину столицы к небольшому пруду. Здесь, в окружении шуршащих берез и тихой водной глади, город терял надоедливый уличный гам. Словно этот пятачок на его израненном теле оставался единственным здоровым местом.
Усевшись у самой воды, втянула носом холодевший вечерний воздух и снова слезы на глаза навернулись. Обидела друга, вот и поплатилась. Теперича до утра куковать здесь. Не сыскать мне Ярку в огромной столице, да и надо ли? Вон как глаза мечтой горели. Может, прав он — когда еще такая удача выпадет? Вернись он в Косиселье, Рюма столько работы навешает… Не отпустит больше в Первоград леший знает сколько. Так и погибнут мечты о колдовстве и дальних странствиях, сгорят в горне, под молотом треснут.