— Где атаман? — спросили они у старика.
— Он выехал поохотиться, — ответил тот, — а меня посадил на свое место.
— Это он неладно придумал, — возразил один из разбойников, — нужно скорей решить, убить ли этого пса или взять с него выкуп, а это атаман знает лучше, чем ты.
Карлик поднялся с полным сознанием своего достоинства и, желая отомстить за обиду, вытянулся, сколько мог, чтобы кончиками пальцев достать ухо противника; видя, что усилия его напрасны, он принялся браниться, впрочем, другие тоже не остались в долгу, — да так, что от их криков дрожал весь шатер.
Но тут внезапно дверь шатра открылась, и вошел высокий стройный мужчина, молодой и прекрасный, как персидский принц; его одежда и оружие, кроме богато отделанного кинжала и блестящей сабли, были скромны и просты, а строгий взгляд и осанка внушали уважение, не вызывая при этом страха.
— Кто это осмеливается заводить ссоры в моем шатре? — воскликнул он, обращаясь к испуганным спорщикам. Некоторое время царило глубокое молчание, наконец один из тех, что привел Мустафу, рассказал, какова причина ссоры. Лицо атамана, как они его называли, вспыхнуло от гнева.
— Когда это я сажал тебя на мое место, Гассан? — закричал он грозным голосом, обращаясь к карлику.
Тот совсем съежился от страха, так что стал еще меньше, чем раньше, и скользнул к двери, ведущей из шатра. Увесистым пинком атаман подогнал его, и он кубарем вылетел из шатра.
Когда карлик исчез, трое людей, приведших Мустафу, подвели его к хозяину шатра, который успел, между тем, улечься на подушки.
— Вот тот, кого ты нам повелел поймать.
Атаман долго смотрел на пленника и наконец заговорил:
— Зулиэйкский паша, собственная совесть подскажет тебе, почему ты стоишь перед Орбазаном! — Услышав это, брат мой упал на колени и сказал:
— О господин! Ты, по-видимому, впал в ошибку, я несчастный горемыка, а не паша, которого ты ищешь! — Все присутствующие были удивлены подобной речью. А хозяин шатра сказал:
— К чему отпираться, я сейчас призову сюда людей, которые хорошо тебя знают. — И он приказал привести Зулейму. В шатер ввели старуху, которая на вопрос, признает ли она в моем брате зулиэйкского пашу, отвечала:
— Конечно! Клянусь гробницей пророка, что это и есть не кто иной, как паша.
— Видишь, презренный человек, как твоя хитрость пошла прахом? — гневно начал атаман. — Я не стану марать свой кинжал в крови такой мрази, как ты: я привяжу тебя к хвосту коня завтра, когда взойдет солнце, и буду скакать с тобой по лесам, пока солнце не скроется за холмами Зулиэйки!
Тут бедный мой брат совсем пал духом.
— Значит, проклятие жестокого отца обрекает меня на позорную смерть! — со слезами воскликнул он. — Теперь погибла и ты, возлюбленная сестра, и ты, Зораида, тоже!
— Притворство тебе не поможет, — сказал один из разбойников, связывая ему за спиной руки, — проваливай из шатра, а то атаман закусил уже губы и поглядывает на свой кинжал. Выходи скорее, если хочешь прожить еще хоть ночь.
Только разбойники собрались увести моего брата из шатра, ка столкнулись с тремя другими, которые гнали перед собой пленник; Они вошли с ним в шатер.
— Мы привели пашу, как ты приказал, — сказали они и потащил пленника к ложу атамана. В то время как пленника тащили, мой брат успел его разглядеть, и даже ему бросилось в глаза сходство этого человека с ним самим, — только тот был смуглее лицом и борода него была темнее.
Атаман, по-видимому, очень удивился появлению второго пленника.
— Кто же из вас настоящий? — спросил он, переводя взгляд с моего брата на того.
— Если ты подразумеваешь пашу из Зулиэйки, — горделиво отвечал пленник, — так это я!
Атаман долго смотрел на него строгим и мрачным взглядом, затем молча подал знак увести его. После этого он приблизился к моему брату, разрезал своим кинжалом связывавшие его путы и жестом пригласил его сесть рядом с собой на подушки.
— Я сожалею, чужеземец, — сказал он, — что принял тебя за чудовище; но припиши неисповедимой воле неба случай, отдавший тебя в руки моих братьев именно в час, назначенный для гибели того нечестивца.
Тут брат мой попросил оказать ему единственную милость и позволить немедленно продолжать путь, ибо всякая отсрочка может стать для него гибельной. Атаман осведомился, что за спешное у него дело, и, когда Мустафа все ему рассказал, убедил брата провести эту ночь у него в шатре, ибо и Мустафа и его конь нуждаются в отдыхе; а назавтра он сам покажет ему дорогу, по которой в полтора дня можно доскакать до Бальсоры. Брат мой согласился и мирно проспал до утра в шатре радушного разбойника.