Рядом на каталке не вязал лыка после наркоза ещё один, уже послеоперационный, больной. Жаловался на то, что чувствовал всю операцию: как ему разрезали живот, вынимали аппендикс… дескать, наркоз не действовал! Он плакал и стенал, пробегающие мимо доктора посмеивались над ним и ласково успокаивали. В конце концов его увезли, и я осталась одна напротив огромного окна, в котором светился вечерний город.
Вспомнился рассказ Артёма. «Я лежу на операционном столе, где-то у ног копошатся доктора. Посреди меня – ширмочка с ромашками. Доктора болтают. А я чувствую, как из меня что-то тянут изнутри… Приятного мало. Разве что ширмочка».
Первым чувством наутро после операции была жажда. Пить. Пить… Огромная пластиковая бутыль зеленовато мерцала совсем рядом со мной, на тумбочке, руку протяни – достанешь… Ан нет! Попробуй-ка протянуть руку, когда где-то в районе живота на тебе намотан километр бинтов, а сбоку ещё что-то болтается… «Аппендикс забыли отрезать!» - первая паническая мысль. Осторожно, со страхом приподнимаю одеяло… Что это? Из меня торчит какой-то толстый шнурок, а на конце – что-то булькающее, тяжёлое и влажное. У меня вырос хвост? Щупальце? Что со мной???
Позже оказывается, что это всего-навсего дренажная трубка, по которой в резиновую ёмкость вытекают остатки гноя. Другое дело, что «резиновой ёмкостью» оказалась обыкновенная хирургическая перчатка… Через пару дней я встретила в коридоре больного, у которого из живота тоже «росла» дренажная трубка с небольшой бутылочкой из-под воды «Шишкин лес» на конце.
***
Через пару дней состояние уже позволяет не только свободно сползать с кровати, но и устраивать прогулочные вылазки до другого отделения, а также добираться до общей столовой. Ранее в плане питания было доступно лишь крайне медленно шествие к порогу палаты, где три раза в день появлялся железный стол на колёсиках с котлами, кастрюлями и тарелками. Набираешь с этого стола бессолой каши, запеканки с запахом мяса и, главное, побольше хлеба, чтобы было что поесть ночью. А уж если дают маслице – это и вовсе вечерний пир!
Ближе к ночи можно предпринять профилактический визит к кухне. Там, на огромной плите, всегда горяч и опасен, возвышается гигантский чайник. Аккуратно плеснуть в кружку, благополучно добраться до палаты с кипятком наперевес, устроиться и подоконника, отлично выполняющего функцию стола… Припасённый кусочек хлеба с маслом, ароматный чай (принёс муж одной из соседок, вместе с солонкой) – лучшая еда!
А закусить можно печёными яблоками, которые, как и кипяток, всегда можно найти недалеко от кухни.
Но питание в общей столовой – совершенно иное, чем в положении полулёжа в палате. И дело вовсе не в том, что в столовой более изысканные или более солёные блюда. Просто столовая – целая комната с отдельными настоящими столиками, горками с красивой посудой и парой картин, призванных обеспечить эстетизм помещения.
За соседним столом сидит компания мужчин, так же раздобывших солонку. Один из них, щедро посолив суп, берёт ложку в предвкушении пищи… В столовую заглядывает медсестра.
- Иванов! Вот вы где, Иванов! Вам сегодня на гастроскопическое исследование, кушать пока не полагается! Пойдёмте!
И обманутый в лучших ожиданиях Иванов понуро плетётся к выходу. Соседи провожают его обещаниями непременно взять порцию и на его долю.
Бромпортрет
Сепия. Похоже на бромпортрет довоенных времён. Самое светлое – лица, самое тёмное – глаза. Карточке много лет, но бумага сквозит молодостью, усталостью, готовностью – жизнью. В центре, молодая, усталая и готовая ко всему, заранее мудрая и заранее опечаленная, в тёмной блузке и джинсах – кто ж теперь разберёт, какого они цвета, может быть, в грязи или в пыли, а может, только после стирки, свежие, с неуловимым запахом порошка, въевшимся в ткань.
Высокий бледный лоб, волосы до плеч, матовые, мягкие – мягкость передаёт даже фотография.
Поза свободна, расслабленна – так она пыталась встать перед объективом, и в это даже можно было бы поверить, если бы не напружиненность и напряжённость, не сжатые пальцы и не сведённые слегка брови.
Она выглядит темней и целей остальных, окруживших её плотной группой, взявших в кольцо, прикрывающих тыл, стремящихся защитить или скрыть. Но она темней и целей их, заранее умудрённая и опечаленная, она в центре и отдельно, она – сама себе мир, сама себе космос.