И Сирик воспользовалась разрешением. Обычно Ивар уходил в город на неделю, но иногда задерживался и дольше. В такие дни она особенно тосковала, допытываясь у Мастера, чем Ивар занимается, где живёт, с кем водит дружбу.
- Сирик, - говорил Мастер. - Ивар - юноша-колдун, он сумел отворить калитку, а значит - вступил в силу и расцвет. Он не должен больше отчитываться перед Мастером, а потому я только гадаю, как он проводит время.
- Ну Мастер, - тянула Сирик, придвигая к наставнику очередное блюдо, приготовленное ею во время урока. - Уж до чего-то ты догадываешься!
- Хитрая Сирик, - довольно усмехался Мастер. - Конечно, догадываюсь. Но почему ты сама не спросишь Ивара о том, что он делает?
Сирик на минуту смутилась, но ответила:
- Он не любит об этом рассказывать, Мастер. А я не хочу спрашивать. Каждый раз он становится чуточку высокомерней от моих вопросов. Словно знает что-то такое, что недоступно мне.
- Но ведь так и есть, - заметил Мастер.
- Да, - с грустью ответила Сирик. - Но я же не виновата. Это вы не пускаете меня в город…
- А разве тебе не хватает дома? - спросил он.
Сирик улыбнулась: дома ей хватало. Зимой крыльцо выходило в городской сквер, правда, всегда пустынный, но такой заснеженно-красивый, таинственный и манящий дальними огнями. Осенью дом оказывался на пышной багряной опушке ласкового леса. Весь октябрь он просыпалась под щебет осенних птах, глядя, как облетают и редеют листья, как, трогательно-тонки, качаются на ветру голые прутья ветвей. Поздним ноябрём по ступеням крыльца можно было сойти в сырую глушь старого бора. Шаг от порога - и ты в кругу вековых сосен, которые видят сны о том, как станут мачтами кораблей. Всю зиму двор звенел голосами с дальнего катка, а весной расцветал ягодной поляной: облепиха и малина, клубника, черника и барбарис, морошка и ирга, смородина, крыжовник и земляника, вишня и черешня. Между летних солнечных ягод сочились родниковые ручьи, а к ним склонялись тяжёлые ореховые прутья, такие же спелые и крепкие, как в ту пору, когда орехам положено наливаться силой. Летние месяцы были любимой порой Сирик, но и в другое время она не унывала.
- Мне хватает дома. Но мне не хватает магии, - честно ответила она.
- Вот как, - задумчиво произнёс Мастер, оглядывая Сирик. - А разве ты не чувствуешь, что и дом, и его крыльцо, и сама ты магией просто полны?
- Чувствую, конечно, - рассмеялась Сирик. - Порой мне кажется, что я состою из магии насквозь, оттого мне и легко составлять новые чары - они будто отзываются на мои мысли. Но я бы хотела пользоваться ею, этой магией внутри. Магией внутри, - тише повторила она.
- А ты и пользуешься ею. Погляди, как уютен дом, как он спокоен и прочен. Это ты, маленькая хозяйка, делаешь его таким.
Сирик зарделась, довольная похвалой.
- Только не всегда понимаешь, как это выходит, - тихо добавил Мастер. И, не дав Сирик подумать, попросил: - А завари-ка мне чаю, милая Сирик. Давно я не отведывал твоих чудесных отваров.
Сирик, вдохновлённая словами Мастер (“маленькая хозяйка”, “чудесные отвары”, а главное - “милая Сирик”!), полетела заваривать чай. В её маленьком котелке на учебным очагом как раз настаивался чудесный чай, новый, тот, что не пробовал пока даже Ивар. Этот чай до поры до времени Сирик держала в секрете - такой он вышел ароматный и колдовской. Иногда Ивар возвращался из города расстроенным и усталым. Вот для таких-то случаев Сирик и выдумала новый отвар. Выпьешь его - и на душе спокойней. Но, уж коли Ивара рядом нет, а Мастер, похвалив её чаи, попросил что-нибудь заварить, значит, и честь пробовать выпадет ему.
- Этот чай зовётся “яблочный штрудель”, - сказала она, ставя на стол две чашки, молочник, сахарницу и пузырёк с корицей. - Попробуйте, Мастер, и расскажите мне, что почувствуете!
Мастер взял чашку и внимательно глянул на Сирик.
- А ты растёшь, девочка моя. Уже не тот воробышек, что прежде. Но всё ещё мала.
- Пейте! - улыбнулась Сирик, и сама подвигая к себе чашку. Но Мастер взглядом остановил её. Движение бровью - и чашка Сирик исчезла вместе с яблоневым чаем.
- Я сохраню его про запас. Уж больно хорош аромат, - объяснил Мастер. А ты, если пожелаешь, отведай вот это.
На столе перед Сирик возникла чашка тонкого фарфора, цветом белее сахара и нежнее сливок. По ободу шла золотая кайма, а под ней гуляли светло-сиреневые стрекозы. Чашка стояла на таком же тонком блюдце с резной салфеткой. Тонкая ложечка дрожала, звеня о фарфор.
- Какая красота! - прошептала Сирик, разглядывая стрекоз.
- А ты попробуй, - подзадорил Мастер, любуясь ученицей.
Сирик взяла чашку, осторожно поднесла к лицу и осторожно понюхала, словно отвар или зелье.