Выбрать главу

Ровно в девять двери раскроются, распахнётся калитка низенького заборчика вокруг патио, и счастливцы устроятся за двумя самыми долгожданными в мире столиками в ожидании идеального завтрака. Закажут кашу с творожным муссом, сырники и стакан домашнего кефира, а может, чибатту с мёдом и яблочный чай. Конечно же, будут фирменные фишки: корзина тёплого домашнего хлеба (лепёшки, булочки, хрустящие брусочки и ароматные дольки), тарелка сыра (слоистый солёный сулугуни, ломтики маасдама, лепестки орехового чеддера…), менажница с творожным печеньем и четырьмя-пятью добавками: апельсиновое варенье, джем, сгущённое молоко, какой-нибудь густой натуральный йогурт и

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Колдовская витрина

Тыквочка, тыквочка, тыквочка… И все они на деревянных, сочащихся смолой ступеньках витрины, между цветов и сухих листьев. Рыжебокие, румяные, одуванчиковые тыквы. А вот ещё одна, запечённая, разрезанная на дольки. Мякоть в угольках, и корочка, подёрнутая вязким тыквенным мёдом. Рядом – потяжелевшие от его капель сливочно-льняные лепестки ангрекума. И одуряющее пахнет горьковатой, холодной яблоней.

На самой крупной тыкве сидит плюшевый медведь с жёсткой, латунного цвета шерстью на лапах и тёмно-грушевой – на животе. Он мягкий и почти шёлковый там, где шерсть протёрлась до плюша. Запускаешь пальцы поглубже, прижимаешь к лицу – и чувствуешь на коже тёплый густой шоколад, а в носу щекочет от запаха какао, корицы и кунжута.

А ещё повсюду рассыпаны фисташки – на древесных корочках тыкв, на чехлах из альпаки и грезета, на вязаных чулках и гирляндах бумажного шиповника, выполненного в технике квиллинг. Фисташки нежно-зелёные, в свежих листочках мяты, пахнут кориандром и утром позднего лета.

Одного медведя, с баклажановым носом и в пушистых башмаках, прислонили спиной к раскрытой коробке с гуашью. Кварцевая, джинсовая, шафрановая , цвета слоновой кости и индиго – баночки завернуты в прозрачную коленкоровую кальку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Признание

Это моё лучшее признание, которого не существует. Это тихие строки, что я придумала, но не записала – за неимением места и бумаги. Это слова о вторжениях, помехах, вибрирующих телефонах, это белый стих о жизни, несовместимой с признаньями. Бюро находок и романтических потерь, стих, забывший своё звучание. Это моё самое заурядное откровение, строчки одноразового использования для тебя, для героя, которого нет. Жизнь – искусство, и ты – его произведение. То, что ты делаешь, как одеваешься, как любишь или шепчешь. Твои брови и родинки. То, во что ты веришь, и твои сны. Как ты держишь карандаш. Как разворачиваешь фольгу. Как украшаешь к Рождеству дом. Завтрак, который ты готовишь, – омлет, скрэмбл или яйца всмятку. Ты – это искусство. Я люблю тебя.  

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Звёздные киты

- Почему мы охраняем китов? – спросили Порабыля на последнем экзамене.

- Потому что зайцы, медведи и лисы – в центре земли, вокруг них водят хороводы и записывают их в Красные Книги. А белые киты – в центре космоса, в центре Моря. О них не помнят.

***

Внизу проснулись метели, в их порту стало тихо и тревожно. Порабыль протирал палубу, снимал с иллюминаторов вельветовые чехлы. Его напарник Рыж глядел в метели. Когда загорелась сиреневая кнопка опасности, оба корабля вздрогнули, и Рыж неуверенно потянулся к рубильнику.

- Да… - шёпотом вымолвил он.

- Белый Кит выходит. Третья гавань. Флот 0803, вызов принят?

- Вызов принят, - трепетно ответил Порабыль. – Выплываем!

***

Рыж едва на захлебнулся метелью, стоило им покинуть порт. Порабылю пришлось взять его на буксир и вытянуть из снежного облака, а затем оба прибавили скорость на пять узлов против нормы и понеслись по воздуху, мимо пуха, звёздного крошева и флагов других, земных, самых высоких кораблей.

Третья гавань приближалась, и Порабыль почувствовал её: живой, мощный запах океана. Запах небесных китов.