Мустакай задумался. Шестьдесят раз глазами моргнул, тридцать раз в затылке почесал.
— Ладно, пойду. Если умру на глазах у людей, то хоть кости мои звери по тайге не растаскают.
Когда Мустакай пришёл в улус, люди сперва с опаской на него поглядывали издали. Но Тордай ни на шаг не отходил от гостя. Постепенно и люди стали к нему приближаться. Когда привыкли, показали всё, чему от русских научились: пшеницу и просо сеять, пчёл и кур разводить, огороды сажать, хлеб печь и одежду шить по-новому.
Старики седыми головами качали:
— Низки хотя — горы наши здесь.
Мелки хотя — реки наши здесь.
Кайчи Тордай на кай-комусе заиграл, запел:
— Нет того несчастнее на свете,
Кто родины своей должен лишиться.
— Сыну Алтын-хана не нравится, как мы жить стали. Он хочет силой оторвать нас от родного дома, угнать далеко. Там деревья и цветы не растут, горы там голые и реки без воды, родины он нас хочет лишить.
Сильно забилось сердце у Мустакая, когда услышал он это, заиграли в нём горячие струи. Захотелось ему постоять за народ, отомстить за кровь брата, за слёзы своих сестёр.
Но тут же опустил Мустакай голову и сказал грустно:
— Ах, силы у меня мало!..
— Дадим силу! — зашумели люди. — Было бы желание за народ стоять!
— Где же вы возьмёте мне силу? — удивился Мустакай.
Тогда встали самые уважаемые старики и тихими шагами
подошли к Мустакаю.
— Видим мы, — сказал самый старший, — ты хочешь за людей постоять, в самое тяжёлое время к нам пришёл. Садись под этот кедр, корни которого семьюдесятью пальцами за землю держатся! — И, глядя на далёкие вершины, старик громко крикнул:
— С гор — силы Мустакаю! С вод — силы ему!
Тордай правой рукой до груди Мустакая дотронулся:
— Отдаю половину своей силы. Люби друга, врага не жалей!
Со всех сторон стали подходить к Мустакаю люди. Каждый, повторяя эти слова, прикладывал руку к сердцу Мустакая. На его грудь ложились твёрдые и мягкие ладони. Многие из них пахли шерстью и звериными шкурами. Некоторые — смолистым деревом и берёзовой корой. Были и потрескавшиеся от сильного огня руки кузнецов. И руки, исколотые иголками. И нежные, как кандык, руки девушек.
Наливалось тело Мустакая людской силой, сердце его наполнялось смелостью.
Последней к Мустакаю красивая девушка, дочь кузнеца, подошла. Приколола на грудь Мустакаю яркий цветок и сказала:
— Отдаю тебе, Мустакай, и любовь свою.
Запылало сердце у Мустакая. Стал он сильным богатырём, почувствовал, как руки его железными стали.
Но захотелось ему всё же силу свою проверить. Вышел он на берег, взял камень величиной с дом и легко перекинул его через широкую Мрас-Су.
Обрадовался Мустакай, наклонился за вторым камнем. Но в это время на улице Тоса тревожно зашумел народ.
— Сын Алтын-хана все улусы по реке Аба и устью Мрас-Су опустошил! Много скота и людей гонит в свою сторону. Сам ханский сын с чайзанами* (Чайзаны — главы, старосты улусов) в скалы Курлык-Кая поехал… — кричал верховой, прискакавший с низовьев Мрас-Су. — Младшего брата Шодравая ищет!
Не задрожал Мустакай, услышав об этом. Сказал спокойно:
— Встретим, как положено, ханского сына.
Весь народ собрался провожать Мустакая.
Старики у гор и рек просили сил Мустакаю добавить. Женщины и дети, прощаясь, махали руками. А мужчины вооружились, вместе с Мустакаем пошли. Тордай на кай-комусе заиграл.
На полпути догнала их дочь кузнеца и подала Мустакаю большой острый нож.
— Этот нож крепче камня, сильнее твоих стрел. Его в Таш-Оглы мой отец ковал, брат точил, я остриё правила. Возьми его, пусть он тебе победу принесёт.
Поблагодарил Мустакай девушку и, не оглядываясь, пошёл вперёд.
— Правда ли, что сын Алтын-хана перекидывает через Мрас-Су камни большие, как дом? — спросил он.
— Верно, верно, — кивнул головой Тордай, — лежат кинутые им камни в устье Огузаса… — и, подумав, добавил:
— Сильного зверя хитростью берут.
Ничего не успел ему ответить Мустакай. Увидел людей на скалах Курлык-Кая.
Пригнулся Мустакай, обошёл скалы и вышел на берег Мрас-Су ниже Курлык-Кая. Там, у своей пещеры, он увидел огромного человека. Это был ханский сын. На три головы выше Мустакая он вырос, лицо, как Кара-Таг, чёрное от злобы, узкие глаза горели, как глаза хищного зверя.
На голове у сына Алтын-хана железная шапка, отобранная у Шодравая, сверкала. Халат из чёрного шёлка перетянул он медным поясом, омытым слезами семи сестёр. В руке держал кривую саблю.