ВИКТОША. И вы осмелились скрыть это от отца?
КУЗЬМА. Я должен был его победить. Я мечтал об этом с колыбели. (Помолчав.) И все же… Когда я однажды подумал, что отец в соревновании со мной может проиграть я ощутил вдруг такую боль и тоску! Нет, это не была жалость, это была боль за него… За то, что уходит его время.
ВИКТОША. Да знаете ли вы, безумец, почему вам предложили эту работу? Отец рекомендовал вас…
КУЗЬМА (мгновенно приходя в ярость). Что? Опять?
ВИКТОША. Он так сердился, что театр предпочел вам Лепешкина.
КУЗЬМА. Он снова позволил себе рекомендовать меня?
ВИКТОША. Ну и что же?
КУЗЬМА. Нет, никогда я не прощу ему этого унижения… И поймите наконец, что я его безумно люблю.
ВИКТОША. Кого?
КУЗЬМА. Своего отца.
ВИКТОША. Честное слово? Какая вы все-таки прелесть. (Поцеловала его.)
КУЗЬМА (отчаянно). А вот за это вы мне ответите!
ВИКТОША. С удовольствием.
В комнату с двумя большими коробками, подняв хвост трубой, входит Балясников, за ним идет радостный Христофор.
БАЛЯСНИКОВ (торжествуя, поднимает вверх коробки). Их принесли!
ХРИСТОФОР (объясняя). Принесли их.
БАЛЯСНИКОВ (так же громогласно). Вот они - наши куклы!
ХРИСТОФОР (тихонько). Вот они, вот они…
В изнеможении от счастья, поглядев друг на друга, они падают в кресла и надолго замирают. Виктоша дотрагивается до коробки, Балясников тут же вскакивает на ноги.
БАЛЯСНИКОВ (глаза его горят). Вы хотите взглянуть на них, не правда ли? Вы все этого хотите? (Умудренно.) О, как я вас понимаю. (Христофору.) Ну что ж, не утаим, Блохин. (Ликуя.) Вот они! (Снимает крышку у коробки и показывает куклу Кузьме.) Елена! (Открывает крышку другой коробки и показывает куклу Виктоше.) Парис!
ХРИСТОФОР (тихонько). Нет, вы только поглядите - какие они милые.
ВИКТОША (шепотом). Необыкновенно… (Оборачивается к Балясникову и шепчет.) Необыкновенно. (Всматривается в куклу.) Погодите… Но это же Кузьма!
БАЛЯСНИКОВ (тихо улыбнулся). Что вы… Работая, вспоминал свою молодость.
ХРИСТОФОР. Ну, а ты почему молчишь, Кузнечик?
КУЗЬМА (все время, не отрываясь, смотрел на куклу Елены). Я? (Подходит к Балясникову, с изумлением рассматривает его, пожимает плечами и недоуменно говорит.) Вот видишь. (Оборачивается к кукле Елены и снова смотрит на Виктошу.) Как вы прекрасны. (Нежно целует ее и неверными шагами направляется к двери.)
БАЛЯСНИКОВ. Эй, что все это значит?
КУЗЬМА (тихо). Конец…
БАЛЯСНИКОВ. Куда ты идешь?
КУЗЬМА (обернулся в дверях). Пойду и скажу Лепешкину, что он ни черта не стоит. (Уходит.)
ХРИСТОФОР. Кузя! Погоди… Миленький… (Убегает за Кузьмой.)
БАЛЯСНИКОВ (взрываясь). Какого черта… Почему он поцеловал вас?
ВИКТОША (смотрит на куклу Елену). Он вовсе не меня поцеловал.
БАЛЯСНИКОВ. То есть как?… Но кого же?
ВИКТОША. Вашу Елену.
БАЛЯСНИКОВ (жалобно). Ничего не понимаю… (Показывает на Елену.) Но она хоть понравилась вам?
ВИКТОША. Очень. Но вы ошиблись… (Улыбнулась.) Я не так хороша, как она.
БАЛЯСНИКОВ. Стойте! (Смотрит на куклу Елены, затем на Виктошу.) Удивительно.
(Искренне.) Я только сейчас понял это. (Помолчал.) Благодарю вас.
ВИКТОША. За что же?
БАЛЯСНИКОВ (тихо). Вероятно, без вас у меня ничего бы не вышло… Вы принесли мне счастье.
ХРИСТОФОР (возвращается). Он покинул нашу улицу в страшном смятении. (Поглядел на Виктошу и Балясникова.) А вы что тут молчите?
ВИКТОША (подошла к окну). Дождь, кажется, прошел… Я, пожалуй, поброжу немного… Нет, я одна… (Поспешно уходит.)
БАЛЯСНИКОВ (вновь рассматривает куклу). Странно… Я только сейчас понял, как они удивительно схожи.
ХРИСТОФОР. А я сразу заметил это, Федя… В первый день.
БАЛЯСНИКОВ (пылко). Христофор! Что мы станем делать, когда она покинет нас?
ХРИСТОФОР. Просто не представляю, Феденька. Вероятно, я уже никогда не надену этот замечательный костюм, который так идет мне. И стричься я не буду так, и прическу эту не буду делать никогда.
БАЛЯСНИКОВ. Это невозможно, Блохин! Мне все время кажется, что, если уйдет она, - уйдет и жизнь.
ХРИСТОФОР. Не горюй, а вдруг к нам на огонек заглянет еще кто-нибудь.
БАЛЯСНИКОВ. Христофор! Пожалуйста, не изумляйся, но, по-видимому… Я люблю ее, Христофор.
ХРИСТОФОР. Виктошу? Ну и что же… Я тоже люблю ее, Федя.
БАЛЯСНИКОВ. Блохин, ты непонятлив. (Значительно.) Я люблю ее.
ХРИСТОФОР (пугаясь). Что ты говоришь… Нет, Феденька…
БАЛЯСНИКОВ. А я говорю - да! Безумно люблю ее… Вот и все.
ХРИСТОФОР. В твои годы?
БАЛЯСНИКОВ. Черт побери, но именно в мои годы любовь приобретает оттенок безумия! (В отчаянии.) Но подумай… через десять - пятнадцать лет я превращусь в ничто, а она будет так же безнадежно прекрасна!…
ХРИСТОФОР. Феденька, дорогой, ты ужасно заблуждаешься, и вовсе не ее ты любишь… Просто ты понял вдруг, какое это удивительное чудо: женщина!… И в ту же секунду заметил, что ты окончательно и навсегда одинок. Только и всего, Федя.
(Помолчав.) А кто виноват? (Вздохнул.) Всех вокруг себя распугал.
БАЛЯСНИКОВ. Может быть… (Беспокойно.) Мне такое множество лет, Блохин, но любовь… Никогда она еще не была мне так необходима! Может, ты прав, и совсем не в Виктоше тут дело, а просто бьется во мне потребность любить, бушует, жжет сердце… (Восторженно.) Читать вместе веселые книги и печальные стихи, встречать рассвет в незнакомых городах, работать до изнеможения и хвалиться этим друг перед другом, молчать в звездные вечера и умирать от смеха в дождливую погоду, - о черт, как я готов к этому!… Но поздно, поздно… (Поглядел вокруг себя.) А наши куклы? Может, и они не годны ни к черту? И эти добрые детки просто утешали нас, бедных старичков? Утешили и обратились в бегство! Где они… Виктоша, Кузьма? Почему они ушли? (Беспомощно.) Блохин… Блохин, я больше никому не нужен.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Снова вечереет. На дворе опять отличная погода. Возле окна, в кресле, сидит Христофор и что-то вяжет, напевая. С улицы входит Балясников, он бодр и весел, но, пораженный Христофором, останавливается на пороге.
БАЛЯСНИКОВ. Опомнись, Христофор… Что ты делаешь?
ХРИСТОФОР (с тихой радостью). Вяжу, Феденька. Многие умные люди уверяют, что это лучший способ сосредоточиться. А ведь нам это так необходимо. Беда только, что я как-то не могу верно схватить спицы и очень нервничаю поэтому.
БАЛЯСНИКОВ. Черт знает какой чепухой ты занят, когда люди вокруг живут напряженной трудовой жизнью… Печалишь ты меня, Блохин.
ХРИСТОФОР. Ну хорошо, извини, пожалуйста, но и объясни в то же время, отчего это у тебя так улучшилось настроение и где ты, собственно, был?
БАЛЯСНИКОВ (не без удовольствия). Посетил свою фабрику.
ХРИСТОФОР (продолжая вязать). Но сообщи, однако, зачем ты так поступил, если до конца отпуска у тебя еще целая неделя?
БАЛЯСНИКОВ (весело). Взгрустнулось мне, Блохин, взгрустнулось! А когда я туда явился, все страшно обрадовались и стали тянуть меня в разные стороны. Ну и я страшно обрадовался - все-таки прекрасно сознавать, что тебя тянут в разные стороны! Показали несколько новых игрушек. Некоторые - симпатичные. Особенно механическая гиена - сильно меня рассмешила. А также трубочист в цилиндре - очень меня растрогал. Но особенно радостно, что меня где-то недостает, понимаешь? (Прошелся по комнате.) А где Виктоша?
ХРИСТОФОР. Ушла в Дом моделей. У нее там встреча с таким знаменитым модельером, что его даже в Париж зовут.
БАЛЯСНИКОВ. Вот видишь - его зовут в Париж, а наши куклы для "Елены" лежат себе без всякого движения. Жить и не делиться с людьми тем, что создаешь, худшего наказания и не придумаешь. Но этот чертов маэстро предпочел меня какому-то мальчишке… Нет, уж тут ничего не поделаешь.