Обработка поверхности организма после мытья, оказывается, - тоже процедура не простая. Это одновременно и вытирание, и растирание, и массаж. Но и это в конце концов закончилось. Правда, опять не без некоторых проблем в нижней части главного фасада, вызванных стыдливостью банщицы. Освежающее обмахивание простыней завершает банное обслуживание. Ощущение заново родившегося. В организме небывалая легкость и нега.
Зубейда подносит мне сзади распахнутый халат, помогает попасть в рукава и, ничуть не подозревая о нависшей угрозе, опрометчиво и простодушно заходит спереди, чтобы завязать кушачок халата. Но сделать этого не успевает, поплатившись за свою доверчивость.
Мои руки внезапно отключаются от центральной нервной системы и начинают действовать совершенно самостоятельно, отдельно от головы, быстро раздевая Зубейду. Причем совершенно автоматически и мгновенно определяя, что именно нужно расстегнуть, а что развязать.
Так, непревзойденные по форме и стройности ножки есть. Прелестный втянутый животик с венчиком волос внизу на месте. Упругие на ощупь очаровательные груди там, где и должны быть. Однако похоже, что чего-то по ходу дела явно не хватало. С великим удивлением понимаю, что не было ожидаемых шальвар! Она теперь совершенно голая и беззащитная в своей обнаженности. Что же теперь делать? Решение приходит моментально. Как честный, цивилизованный и интеллигентный человек, я аккуратно укладываю девушку на спину на ближайшей оттоманке и своим телом прикрываю сверху от чьих-либо нескромных глаз ее наготу. Мои шаловливые и нахальные, вышедшие из повиновения руки теперь уже почти ничего бесстыдного не могут сделать. И только тихо и ласково поглаживают оставшиеся открытыми части тела Зубейды.
Время словно останавливается на ближайший час. А когда снова возобновляет свое течение, то я, утомленный всеми сегодняшними событиями, мгновенно словно проваливаюсь в сонное нигде и никуда.
Опять я еду, лежа на сидении в трясучей карете. Но теперь уже, еще не открыв глаз, прекрасно соображаю, что, а вернее - кто меня трясет за плечо. Резко выбрасываю вперед руки, хватаю Зубейду за талию и тащу к себе. Она взвизгивает от неожиданности и со смехом падает на меня. Мои шаловливые ручки почему-то опять оказываются у Зубейды под юбкой. Против чего она, вообще-то, и не возражает, а напротив, прижимается ко мне всем телом. Нет ничего прекраснее, когда в такой ситуации оба хотят одного и того же.
Через полчаса я лежу на боку и любуюсь огромными синими глазами Зубейды. Время от времени притягиваю ее к себе и дарю ее нежным губам осторожный, но достаточно страстный поцелуй. Такой же подарок получаю и в ответ.
- Помнится, ты хотела мне что-то сказать?
- Я принесла обед, Сержи-сахеб. Теперь уже всё остыло.
- Ничего, съедим и не горячий.
- Прислуге положено есть на кухне или у себя в комнате.
- Я тебя не выдам. Давай вставать. Действительно, есть очень хочется.
Смотреть, как красивая девушка раздевается, всегда очень здорово. А как одевается - ведь тоже ничего! Откровенно упиваюсь зрелищем второго типа. Зубейда еще немного стеснятся. Однако чувствуется, что одновременно ей и приятно такое мое внимание.
- Зачем есть холодное? Я сейчас спущусь в кухню и всё подогрею. Это недолго.
Через десять минут сидим за столиком и вместе уплетаем всё, что опять послал Аллах. Спрашиваю:
- Не знаешь, Зубейда, что сейчас делает Ахмед-ага?
- Его дома нет. Уже давно ушел на базар по своим торговым делам. Еще до обеда ушел.
Зубейда унесла пустой поднос. А моя джинса куда-то испарилась. В стирку или чистку, наверное. Денежки из карманов лежат на подставке для цветов. Начал опять рыться в вещах, которые принесла Гюльнара-ханум. Хотя я и так почти полностью одет на восточный манер. Тюбетейка-то у меня есть. Халат носить как-то не по душе. Синие штаны - шальвары - с завязкой на поясе и голубая рубаха вроде в цвет. Есть еще что-то вроде жилеток. Красную, черную или коричневую? Черная, расшитая серебром, к голубому вроде лучше подходит. Интересно, а есть ли разница в названии между мужскими и женскими шальварами или разница только в покрое, материале? Надо будет спросить у Зубейды? Она всё знает - грамотная.
Напялив выбранные шмотки на себя, гляжусь в мутноватое зеркало. Ну как есть - турецкий басурман! Но удобно и приятно. Когда шагаешь, то колыхающаяся ткань широченных шальвар обдувает ноги, и они вроде не должны потеть, как в брюках. Карманов мало. Во всей одежде обнаружилось всего два. Ладно, для денежек хватает. Спускаюсь вниз и у порога обуваю свои кроссовки. Интересная штука - серые кроссовки. Годятся буквально к любой одежде. Если уж и не гармонируют полностью, то, во всяком случае, не кричат о дисгармонии. Теперь бы не заблудиться на самом базаре! Как пройти до него по улицам, запомнил вчера.
В головном магазине Ахмедовой торговой фирмы здороваюсь с Али-Бабой.
- Хозяина не видел?
- Он пошел по лавкам. Если не боишься заблудиться, то попробуй сам поискать. Давай я тебе прямо отсюда подскажу. К посудной лавке выйдешь, если будешь держаться в направлении левого минарета мечети, а к ювелирной держись правого минарета.
- Слушай, Али-Баба, а как ты оказался в приказчиках у Ахмеда? Ведь как я слышал, ты был дровосеком. Да и про пещеру разбойников тоже рассказывают.
- Совершенно случайно. Только вот рассказы врут. И Шехерезада историю обо мне тоже приукрасила. Не было никакой пещеры. Да и разбойников тоже. Просто в дупле срубленного дерева оказался кем-то спрятанный клад. Очень даже немаленький. Когда тащил его домой, то пробирался мимо рабского рынка. И так мне их стало жалко, что весь клад я и отдал за выкуп тех, на кого клада хватило. Со всего базара сбежался народ, чтобы посмотреть на сумасшедшего, который скупает и отпускает рабов на волю. Тут Ахмед и оказался среди зрителей. Так что от всего богатства мне досталась одна Марджана. Ее я не отпустил, и не жалею. И она тоже не жалеет ни о чем. Вот уже четвертый год мы с ней вместе. А Ахмед разыскал меня на следующий день и предложил у него работать.
- Интересные у вас события происходят. Не скучаете. Ладно, пойду поищу Ахмеда.
Выбрал курс на ювелирную лавку. И правильно сделал. Он оказался там. Сидят с приказчиком в глубине лавки и чаевничают, а помощник приказчика присматривает за товаром. Присоединяюсь к чаевникам. Приказчика зовут Али.
- Вот, теперь ты хоть стал похож на нормального человека, - заметил Ахмед.
- А до сих пор был похож на ненормального?
- Был. Тебе бы еще головной убор сменить на чалму или феску, бороду отрастить - и получился бы заправский перс или турок.
- Ничего, мне и в тюбетейке уютно. Ахмед, чем бы заняться? Работа есть какая-нибудь?
- А что, Зубейда уже наскучила? Ты с нами вчера ночью наработал на год вперед.
- Зубейда - не работа. Наскучить не может. Но и заменой работе не является.
- Мудро. И возразить нечего. Нет у меня пока для тебя ни работы, ни развлечений. Поищи сам. Сходи к Синдбаду или Абу. У них всегда какие-нибудь дела есть. А тебе моя торговля будет скучна. Слушай, а не выбрать ли тебе здесь в лавке украшения для Зубейды? У нее, по моим наблюдениям, своих побрякушек вроде как никаких и нет.
- Знаешь, Ахмед, а это заманчиво. Только думаю, выбирать должна она сама. Как-нибудь потом мы с ней вместе зайдем.
- Зачем потом? Сейчас. Пошлем за ней Махмуда. А, Али?
- Почему бы и не послать? - ответил Али. - Махмуд!
- Я тут, Али-ага.
- Сходи домой к Ахмеду-ага и передай Гюльнаре-ханум, что ее муж приказал привести сюда служанку Зубейду.
- Слушаюсь, - и Махмуд растворился в толпе.
Мы не успели освоить и по третьей пиале ароматного чая с какими-то тягучими сладостями, когда Махмуд в лучшем виде уже доставил в лавку закутанную в легкую накидку Зубейду.
- Зубейда, - обратился я к ней, - Ахмед ага предложил мне выбрать для тебя украшения. Но потом мы решили, что ты сама сделаешь это гораздо лучше. Ты мне нравишься и без всяких украшений. Так что главное, чтобы они понравились тебе самой.