Говорю:
— Выбирай дорогу. Можем пойти по Швенто Казимеро. Это очень красивая улица. Вон та, где арка. С ней только одна проблема — поющие стены. Ну, строго говоря, это не проблема, а дополнительное удовольствие. Но ты в городе новенькая, так что, будь уверена, уж они расстараются, чтобы тебя приворожить. И наверняка добьются успеха. Заслушаешься, откажешься идти дальше, застрянешь там до утра. В принципе ничего страшного, прекрасно проведешь время. Но тогда плакала наша экскурсия. Так что смотри сама.
— А как еще можно пойти?
— Например, по улице Субачяус. Стены там тихие, мостовая смирная, деревья заняты своими делами, на прохожих ноль внимания. Единственное, что по этой улице вечно бродят двойники наших старых друзей, останавливают, заводят разговоры, порой довольно тягостные. Но если помнить, что они просто похожи и к тому же всегда врут…
— Ох, нет. Лучше не надо. Слушай, а можно пройти на Бокшто по крышам, например?
Такая молодец.
— Еще как можно, — говорю я. — Давай руку.
Ладонь у нее теплая, изумрудно-зеленая — на ощупь, конечно, с виду-то рука как рука. Никогда, наверное, не избавлюсь от детской привычки ощупывать чужие цвета, да и не уверен, что надо. Это, конечно, беспардонное вторжение в личное пространство; с другой стороны, а что не вторжение? Родиться — это и есть вторгнуться в чужое пространство, да столь бесцеремонно, что все последующие поступки — уже мелочи.
— Я флюгер! Смотри! Я делаю ветер!
Вертится на скользкой черепице, размахивает руками, хохочет, и свежий весенний ветер, зеленый, как ее ладони, начинает потихоньку отряхивать пыльную июльскую листву. Говорю же, отличная девчонка. Сразу все поняла.
Спрашиваю:
— Ну что, продолжим экскурсию? Или ну ее к черту, будешь дальше тут плясать?
— А можно еще немножко поплясать, а потом сразу экскурсию?
— Тогда пляши вон в том направлении. И думай, как мы будем отсюда слезать.
— А ты что, не знаешь?!
— Знаю, конечно. Но это же твоя прогулка. Поэтому думай. И — вперед.
Но не тут-то было. Дорогу нам преграждает кудрявая красотка в форме офицера полиции. Вот это номер. По крышам они за мной еще не бегали.
Девочка моя застывает на месте, распахнув рот, а я заранее содрогаюсь от внутреннего хохота. Но пока держу себя в руках.
— Каааакиииие люди, — протяжно говорит Таня, демонстративно положив руку на кобуру. — Какие замечательные люди без лицензии на индивидуальную работу с туристами бродят тут, пугая мирных граждан.
— А также мирных сов и мирных летучих мышей, — подхватывает Альгирдас.
Он сидит на трубе, ест мороженое и в отличие от Тани даже не пытается выглядеть серьезным.
— С каких это пор для прогулки со старой подружкой требуется лицензия? — ухмыляюсь я.
— Сколько минут ты знаком со своей «старой подружкой»? — строго спрашивает Таня. — Пять? Или целых десять?
— Обижаешь. Никак не меньше четверти часа. Крепкая, проверенная временем дружба. Не придирайся.
— Буду придираться, пока не получу взятку, — говорит Таня. — Я неумолима.
Ну вот. Теперь я могу схватить ее в охапку и закружить — быстро, быстро, еще быстрее, еще. Я — лучшая в мире карусель, и хитрая Таня хорошо это знает.
— Хватит! — кричит она, задыхаясь от счастливого смеха. — Немедленно поставь меня на место!
Если я послушаюсь, Таня мне этого не простит.
— Эй, парень, — говорит наконец Альгирдас, — верни мне коллегу. Что я стану делать, если ты окончательно развеешь ее по ветру?
Вот его реплику игнорировать нельзя. У Альгирдаса идеальное чувство времени. Поэтому я аккуратно возвращаю Таню на землю, вернее, на черепичную крышу, даю ей отдышаться и только тогда отпускаю, предварительно поцеловав в обе щеки.
— Я страшно отомщу, — обещает она. — Завтра же снова тебя поймаю, вот увидишь.
— Всегда к твоим услугам. А теперь побегу. Видишь, девочка уже на краю крыши, нельзя ей там долго одной стоять.
Она действительно стоит на самом краю и смотрит, как за рекой, с вершины Гедиминова холма медленно сползает сияющий туман.
— Как же это красиво! А у тебя что, правда нет лицензии?