– На охоту пойду. Когда вернусь, я дам тебе две руки собак. И много шкурок бельков, моя дочь шьёт из них одеяло. Заверни в него спящего человека и уходи. Иди на встречу весне. Спеши.
– Нет, – качнул головой Павле. – Не две руки. Больше. Две и еще два. Дюжину.
– Хорошо! – Мер-ци кивнул и снова сжал ножку трубки зубами.
Дочь севера вышла проводить людей, которых принёс океан. Она долго смотрела им вслед, прикрыв рукой глаза, ветер трепал разноцветные ленты на её островерхой унь – Ула звала весну.
***
Лара знала, что вышла слишком поздно и дождей ей не избежать, но всё равно шла. В три-четыре дня она надеялась миновать Озерные пещеры и выбраться на северный тракт, а дальше… Дальше сердце подскажет, куда идти. Где искать его. Павле.
Он носит золотое зеркальце на груди. Он поможет победить жар, иссушающий душу.
Лара шла. Ночевала в дуплах между висячими городами Великого леса. Пополняла запасы в едва знакомых и вовсе незнакомых семьях. Дни слипались в одну сплошную пелену. А ночью во всех её снах был кто-то огромный, золотой, дышащий огнём. Именно он вел её дальше – от дерева к дереву, от одного города к другому. Его зов, едва различимый в дождь и стужу, был всё-таки сильнее зимнего молчания, постепенно сковавшего лес.
Лара засыпала, свернувшись клубком и спрятав все мысли поглубже. Просыпалась и долго лежала, грея дыханием руки. Надо идти. Поправляла вязаный капюшон, подаренный ей матушкой Шо в городе Старых деревьев – его она миновала три дня назад – натягивала перчатки из шерсти коз, бродящих по далёким степным поселкам, выбиралась из дупла, заваленного доверху палыми листьями и травой. И шла. Это был последний странничий приют. Дальше их просто никто не делал. Никто не ходил так далеко на север. Павле тоже, наверно, шел не этим путём, а плыл на корабле, огибая мысы западных княжеств – как красиво он о них рассказывал! А вот о севере молчал, только подарил ей крохотную костяную дудочку из клыка морского медведя – мо-о-р-жа-а. Павле был на севере всего раз. Что ж… Она тоже посмотрит, как пляшут огни в небе там, где заканчивается мир. Она дойдёт.
Её подобрала семья оленеводов. Сквозь снег, слепивший ресницы, Ларе казалось, что их узкие глаза смеялись вопреки непрекращающемуся ветру. Они в четыре руки втянули её в сани и повезли по широко раскинувшимся полям мерзлых пустошей.
Север дохнул ей в лицо, а она не успела отвернуться.
Но всё же он пощадил её.
В посёлке оленеводов праздновали переход ночи на день, воздух полнился детским гомоном и перезвоном колокольцев – мальчишки и девчонки привязывали ленты с бубенцами к шестам, дверям и даже рогам оленей. Лара выползла из шатра и сидела у стены, привалившись к ней плечом. Лицо ее было скрыто меховым капюшоном. Седая Вэй, наоборот, спустила его на плечи и позволила ветру трепать все её семь косиц.
– Что там? – Лара указала слабой рукой за горизонт.
– Там море. Белое море.
– Небо и море – одно?
– Нет, это снег слепит тебе глаза. Они разные, девушка-лоза, они разные.
– Что там за морем?
– Там льды. Они спят в долгую ночь, а в долгий день движутся. На них живут морские котики, растят своих детёнышей – белых и круглых, как снежные шары, в которые играют наши дети.
– А морские медведи там водятся?
– Медведи?
– М-моржи-и. С большими клыками, достающими до земли.
– Ну насмешила, девушка-лоза! Конечно! Медведи, хо-ха!
– А люди? Люди живут там?
– Да. Они охотятся на котиков и медведей, хо-хо-хо, и ловят рыбу. Ты видела, как наши дети привязывали ленты к шестам? А они привязывают их к своим шапкам, ап-ха-ха, прямо к своим островерхим унь! И зовут себя уунти.
– Уунти, – повторила Лара, всматриваясь слезящимися глазами в горизонт.
Слёзы текли и застилали взор каждый раз, когда она смотрела. Поэтому когда дюжина чёрных точек перечеркнула белое полотно, она не заметила их, и сердце её не дрогнуло – прежний зов, что вёл её, теперь лишь изредка колол раскалённой иглой грудь, шаманка обманула золотой голос, заглушила его своим бубном. Отогнала она и хворь, что терзала Лару всю долгую зимнюю ночь. Лихорадка оставила её, только пальцы на руках и ногах почернели и плохо слушались.
Чёрные точки выросли в пушистых собак, их лаем полнилась долина. Псы стойбища отвечали, сотрясая воздух. Дети бежали навстречу, хохоча. «Гость, новый гость! Что он нам привезёт?» – звенели их голоса.
– Не гость, а два, – сказала Вэй, поднимаясь. – Пойдём, девушка-лоза, поставим чай, достанем мясо, растопим жир.