Выбрать главу

— Тут собор Фроса! — пуще прежнего заорал Прудковский, взбешенный тем, что его игнорируют. — Убирайтесь отсюда вон!

Но мы демонстративно не обращали на него никакого внимания, чем в кратчайшие сроки совершенно вывели его из себя. Видя, что нам насрать на его крики и ругань, Прудковский подобрал полы своей рясы и потрусил вдоль края поля в направлении “мастерятника”.

— Жаловаться побежал, — удовлетворенно произнес Боря. — Скоро вернется со свитой! А ну, айда превращаться!

Похватав рюкзаки, мы вынули оттуда наши новые костюмы, и через какие-нибудь пять минут “периферийные пионеры” исчезли. Пропали тельняшки и драный камуфляж, нырнули в глубину рюкзаков военные куртки, коротко остриженные головы скрыла мягкая ткань угольно-черных “арафаток”. А когда из рюкзаков появились изящные сабли и широкие алые пояса, даже мы сами перестали себя узнавать.

То же самое Прудковский, который вернулся через десять минут, волоча за собой еще четверых: Куковлева, Ульдора, Гэса и того самого Кантора, который как бы принял у нас “хаморскую заявку”. Подойдя поближе, Прудковский с недоумением уставился на нас, не в силах проникнуть в суть произошедшей перемены. По его лицу видно было, что он не может решить: те ли перед ним люди? Молчание затянулось, и первым его нарушил Барин.

— Кто из вас мастер? — выйдя вперед, спросил он. — С кем тут можно поговорить?

— Я, — ответил Кантор, недоуменно озирающийся по сторонам. — А это вы… гномы?

— Нет, — удивился Барин. — Мы команда хаморов из Питера! И пристально посмотрев на Кантора, добавил:

— Разве не с вами я разговаривал по телефону? Вы еще на встречу не пришли…

— А… — смутился Кантор. — Я опоздал, потому что…

— Ладно, проехали, — махнул рукой Барин. — Лучше покажите нам, где встать, а с остальными вопросами разберемся потом. Правда, у нас есть к вам одна просьба…

Тут Барин подошел к Кантору вплотную, понизил голос и довольно тихо (впрочем, не так тихо, чтобы не слышал Прудковский) произнес:

— Мы только что с дороги, устали очень, весь день по жаре ехали… Все на нервах! А вон тот парень прохода нам не дает, все бредит каким-то гномами! Он, небось, и вас уже начал напрягать! В Москве прицепился к нам, на вокзале: cначала пиво клянчил, а потом взялся нас пионерами обзывать. Вы бы попросили его прекратить, пока с ним худого не вышло. Можете нам помочь? Надо было видеть лицо Прудковского, когда он это услышал. Здравомыслящий человек на его месте врубился бы, что его развели, но Прудковского, похоже, замкнуло:

— Не верьте им, никакие они не хаморы! — заорал он. — Они даже книгу не читали! Гномы это, гномы из Нарготронда!

— Видите? — прошептал Барин. — Человек свихнулся на почве Толкиена! Повлияете на него?

— Ну, — пробормотал Кантор, к этому моменту утративший всякий контроль и даже понимание ситуации. — Тут какая-то ошибка…

Впрочем, было видно, что думает он вовсе не о том. Кантор здорово подозревал в нас “тех самых Грибных”, но его связывала по рукам и ногам заявка, которую он вроде как сам же и принял. А тут еще эта нелепица с гномами, выбившая его из колеи и сделавшая невозможными любые осмысленные переговоры! Не найдя другого выхода, Кантор решил сделать вид, будто с нашей заявкой все в полном порядке.

— Значит, вы хаморы? — через силу произнес он. — Тогда ваша стоянка в пятидесяти метрах отсюда, на самом краю поля. Располагайтесь пока что там, а я попозже к вам подойду. Есть вопросы, насчет которых я должен посоветоваться с остальными мастерами… Хорошо?

— Как скажете! — покладисто кивнул Барин. — Значит, вон там?

Через пять минут мастерская процессия потянулась обратно, предварительно со всей строгостью отчитав несчастного Прудковского. Не знаю, что они ему сказали, но он враз перестал орать, сел у костра с видом побитой собаки и косился оттуда на нас печальными и злыми глазами. Разобравшись с Прудковским, Кантор и его приспешники двинулись вдоль кромки леса, яростно жестикулируя и то и дело оглядываясь назад.

— Ну, вот и все! — глядя им в спину, удовлетворенно произнес Кузьмич. — Теперь наша заявка принята по всем правилам. После такого не выгонят, даже если очень захотят! Поздравляю, парни, мы в игре!

Мы расположились на краю поля, а нашими соседями оказались Паша Оружейник и наш старый знакомый из Хирда по прозвищу Ааз. Они встали лагерем в пятидесяти метрах от нас, возле собора Фроса — в Видессе, в самом сердце империи. Прочие стоянки располагались в лесу, а где именно — про то мы пока что не знали.

Так же было совершенно неизвестно, где брать воду — не в загаженном же ручье, в котором тут и там валяются коровьи лепешки? Ходили слухи о каком-то роднике, но то ли он был слишком хорошо спрятан, то ли располагался чересчур далеко, но мы так его и не нашли (правильнее будет сказать — и не искали).

Поэтому, когда закончились утомительные переговоры с мастерами (в ходе которых мы получили роли хаморских наемников, а также нового “члена команды” по имени Агасфер Лукич, который был от лица мастерского коллектива приставлен следить за нашим поведением[250]), мы решили оставить лагерь и прогуляться до расположенной в нескольких километрах деревни, где были колодец и магазин.

К тому времени свечерело — солнце клонилось к горизонту, а небо стало багровым. Подул сильный ветер, пригнавший с севера фронт тяжелых туч, стало темней и гораздо прохладнее. В подступающих сумерках мы двинулись через поле, где паслось целое стадо здоровенных быков. Часть из них развалилась на земле, а часть — бродила поодаль, настороженно глядя на нас злыми, бессмысленными глазами.

— Что-то боязно мне, братья, — вздохнул Кузьмич. — Сколь же жуткие твари! Если что, как будем отбиваться от такого бычья?

Он был не одинок в этом мнении: вид быков пробуждал во мне нехорошие предчувствия. У меня сердце уходило в пятки всякий раз, когда я бросал взгляд на огромные копыта и кривые рога, а если бык поворачивал голову, мне приходилось прилагать огромное усилие, чтобы не побежать. Так что когда мы пришли в магазин, я был весь мокрый от пота — хотя на улице было вовсе не жарко.

вернуться

250

Вернее будет сказать — мы решили, что он приставлен за нами следить. Скорее всего, так оно и было, но если это не так — прости нам наши подозрения, честный и чистый Агасфер Лукич.