Отвернулись от неё Добрословы:
– Ну не хочешь, не топись, а мы дальше пойдём, нам и дела нету!
А девица сноровистой оказалась, топнула ножкой, звякнула серёжкой и хвать старшего Доброслова за рукав:
– Постойте, негоже бабу одиночкой в горести оставлять!
– А твоему отцу гоже женихов на вилы сажать? Поганый твой род! Вот нисколечко нам тебя не жалко.
Выпучила утопленница зенки страшные, жутко ей стало отчего-то: речка Каменка журчит угрожающе, ворон чёрный на ветке всё «кар» да «кар», а перехожие стоят – над ней насмехаются. И побежала она к себе во двор – отца палкой бить да…
– В гроб положить.
– Не, во гроб не положит, а так, покалечит немножко.
– Не покалечит! Откуда в ней силы мужицкие? Намнет бока и отпустит. Будет знать старик, как парней да дщерей в тёмную Навь выпроваживать.
– И то верно.
И побрели дальше три Доброслова, три добрых молодца: кому поклонятся да здравия пожелать, кому советом помочь, а кому и утешением.
А ты спи, Егорка, долго,
но коль получишь по лбу,
то знай – тебе наука
такая штука, штука.
Карачун и дед Мороз
Эх ты, горе Егорка,
ждёт тебя конторка,
но ты туда не ходи —
Новый год впереди.
Где-то там на севере непролазном, в царстве пурги, метелей и буранов: в тех местах, где ты никогда не был, и где тебе никогда не бывать, под толщей больших снегов да под корой толстых льдов есть глубокие-глубокие ледяные пещеры. В этих пещерах так холодно и безжизненно, что если бы полярный медведь случайно провалился вниз, то тут же бы превратился в ледышку. Но никому нет ходу в те пещеры заветные. И даже ветер внутри них так тоскливо гудит, что сама Скука-плакса давным-давно покинула те зловещие места, оставив в ледяных залах лишь свои слёзы: огромные, круглые ледяные шары. Заледенев, ее слезы стали обладать невиданной волшебной силой и светиться изнутри недобрым сине-красным светом.
Глядя на них, могло показаться, что это огонь. Вот к этому-то огню и потянулись погреться души замёрзших в снегах людей. Но чем больше они грелись у леденящих душу шаров, тем больше усыхали и черствели.
И в тот самый миг, когда души уже хотели сдохнуть от тоски, и навсегда перейти в Навь – в мир абсолютной смерти, шары-слёзы вдруг потухли, и из них побежали струйки голубого света, которые вырывались наружу и позёмкой катились по снежной глади. Небывалую голубую поземку почуяли Медведи-бураны и Волки-метели, они бегом побежали в глубокие ледяные пещеры, и увидели там засыпающих вечным сном души замёрзших в снегах людей. И решили Волки-метели и Медведи-бураны усыпить их ещё быстрее – отправить в Навь навсегда, стали они окутывать несчастных метелями да буранами, и напевать:
Баю-баюшки, усните во льду,
баю-баюшки, мы принесем вам еду:
шишек еловых, орехов медовых
и шубки теплы от ветров,
да подарим побольше грехов!
Услыхал бог стужи Карачун, какую забаву нашли себе его верные слуги, усмехнулся ехидно, оторвал свой зад с ясна Месяца и полетел на звуки колыбельной. Летит грозный и неумолимый северный бог в белой шубе на босу ногу, потряхивает седыми лохмами волос, большущей бородой, громыхает громами небесными, сверкает ярким северным сиянием. Прилетел и заглядывает внутрь пещер. Увидал горстями лежащие волшебные шары-слёзы и решил остаться там навсегда, ведь зло злом питается, а волшебство – волшебством.
Щелкнул пальцами бог Карачун и его слуги-проказники угомонились: отправились шалить в деревнях да городищах. Улетели Медведи-бураны и Волки-метели окутывать холодными ветрами людские жилища, пеших, конных.
А Карачун дыхнул своим зловонным дыханием на подурневшие души замёрзших в снегах людей, те и ожили. Ну, а как ожили, рассыпались в вечных благодарностях, и остались служить своему спасителю верой и правдой на веки вечные. И нарёк их Карачун Душами-душегубами. Служба же их была простая: ежели заприметят замерзающего человека в чистом поле или в лесу дремучем, то обязательно снежком его укроют и колыбельную споют, ту что им Волки-метели и Медведи-бураны пели:
Баю-баюшки, усни на снегу,
баю-баюшки, мы принесем тебе еду:
шишек еловых, орехов медовых
и шубку тёплу от ветров,
да подарим побольше грехов!
Замерзал человек, а Души-душегубы его душу себе забирали: добро из неё высасывали, зло в утробу вдыхали и уже дальше вместе летели – новых путников до смерти в снегу усыплять. Росла эта невидимая армия день ото дня, чего-то большего просила: жужжала в уши своему хозяину Карачуну. А о чём жужжала, слушай далее.