— А если я хочу быть один и не от кого не зависеть? — возмутился автомобиль.
— Участь такая, — поднялся и опустился мудрый подъёмник.
— Какая участь? — не понял автомобиль.
Подъёмник нервно заёрзал вверх-вниз и сказал:
— Участь творения зависеть от творца. Так устроен мир. Ты не сможет быть один.
— Но я не хочу этого! — подпрыгнул на колёсах автомобиль. — Неужели нет выхода из этой несправедливости?
Подъёмник долго ничего не отвечал, без движения размышляя, потом дёрнулся и быстро заёрзал:
— Попробуй спуститься в заброшенную шахту под горой за городом. Там на самой глубине ты будешь совсем один, ни с кем не встречаясь.
И когда автомобиль восстановили он, не дожидаясь хозяина своего, ночью сбежал из мастерской. Нашедши шахту и спустившись туда, он пробыл долгое время в темноте. Автомобилю стало настолько страшно без света, что он вернулся в мастерскую к подъёмнику.
— Ну, что ж, — зевнул разбуженный подъёмник. — Попробуй заехать на крышу высокого небоскрёба. Там много света и город будет виден, как на экране навигатора.
Автомобиль поднялся на грузовом лифте на крышу небоскрёба, где казалось солнце можно достать багажником, и спрятался в углу.
Поначалу он наслаждался светом и теплом, но вот стал выгорать и блекнуть на жаре. И, в добавок, птицы досаждали и строили гнёзда и постоянный городской шум, не дающий сосредоточится на мыслях заставили автомобиль вернуться снова в мастерскую.
— Так, так, — медленно опустился подъёмник, — Творение не больше своего творца. Больше я тебе предложить ничего не могу. Ищи себе место в жизни сам.
И обиженный автомобиль снова уехал из мастерской, колеся по городским улицам, катаясь по парку, трясясь по бездорожью за городом, пока у него не закончился бензин и он встал.
— Ах, пых, — выхлопнул автомобиль и осмотрелся. Вокруг двигалось множество разных машин. — Пых, пх! — уже просил он помощи, но никто не отзывался.
Так и остался автомобиль у обочины дороги под ливнем, вздрагивая от грозовых раскатов, жалея о тёплом гараже и полном баке бензина, пока в него не ударила молния. Он вспыхнул и весь выгорел.
Чуть позже дорожная инспекция нашла его хозяина, человека, который нисколько не был растроен сей трагедией. На страховку он купит новый автомобиль.
Отражения
Молодая водомерка резво отталкивалась от играющего солнечными бликами зеркала пруда. Как грациозно широко расставленными лапами скользить по волнам, вмиг оказываясь то здесь, то там, перепрыгивать через ветки и листья и ловить на ходу передними лапами насекомых.
Но чей-то голос заставил водомерку остановиться.
— Как прекрасно твоё отражение в воде! — сказала торчащая из воды голова карася.
— Вы мне? — спросила вежливая водомерка.
— Да, — сказал карась. — Мир оказывается совсем не такой, как снизу.
— Лучше? — заинтересовалась любопытная водомерка.
— И больше, — ответил карась. — И ярче и цветней.
— Это прелестно, — воскликнула водомерка, — что я здесь живу на поверхности!
— О, да, — сказал сухо карась. — Я тебе завидую, — он набрал в рот воды и выпустил струю. — Но я не могу сюда попасть.
— Да? — стало неловко водомерке. — Наверно, каждому существу своё место. А я, например, не могу попасть под воду. Что с того?
— Это правильно, — обрадовался карась. — Наш мир есть мир отражения. Он отражается на глади пруда и в окнах того дома, — карась кивнул на дом возле пруда. — Фотограф клеит его миг на матрицу, художник трогает им холст. — Ты отражаешься в моих глазах, я отражаюсь в тебе.
— Но, все по-разному отражают мир, — догадалась смышленая водомерка. — Я, например, никогда не видела, что там под водой.
— Правильно, — согласился карась. — Ты никогда не видела рыб. Для кого-то окружающее есть наслаждение для глаз, а для другого невыносимая мука, мука… — карась задумался, — голода.
И с последним словом он, уже не в силах совладать с голодом, стремительно подплыл к водомерке и съел её. И, когда дожёвывал добычу, притаившийся в водорослях ротан, слышащий беседу карася с водомеркой, подплыл тихонько к карасю и слопал его.
Проглотив свою жертву, довольный ротан поплыл вглубь пруда спать, повторяя:
— Ты отражаешься во мне, я отражаюсь в тебе… Мы отражаемся в них, они отражаются в нас.
Но тут ему встретился червяк и ротан, не долго думая, решил его съесть на десерт. Сомкнув рот с червяком, он почувствовал резкую боль в верхней губе. Неведомая сила подняла его из воды, он перевернулся несколько раз в воздухе и очутился в человеческой руке, которая бережно вытащила из губы крючок с полуживым червяком и бросила изо всех сил вырывающуюся рыбу в стеклянную банку с водой.
Тут же ротан услышал смех и обнаружил за стеклом банки пушистого серого кота.
— Вот и первый, — облизался кот за спиной рыбака.
— Кто первый? — испуганно пролепетал больной губой ротан.
— Ты первый мой завтрак, — почему-то понял немую рыбу кот и замахнулся, чтобы опрокинуть банку.
— Я не завтрак. Я, я, — испуганно метался ротан. — Я твоё отражение.
Кот несколько раз обошёл вокруг посуды и спросил:
— Как это?
— А так, — шлёпал губами ротан. — Я отражаюсь в тебе, как еда. Ты так меня видишь. На самом деле я — личность!
— Гм, — удивился кот. — А тот, кого ты ел, тоже были личностями?
Ротан остановился, задумался.
— Да, скорее всего, да, — согласился он.
— Гым, — тогда если все будут личностями, не будет еды и мир погибнет.
Ротану нечего было ответить коту, который уже качнул банку, чтобы выплеснуть рыбу. Тут рыбак обнаружил кота и прогнал прохвоста.
Но ротана всё равно съели — люди. Потому что за повседневными заботами давно перестали различать реальный мир и тот, который отражается у них в голове.
Огурцы
Маленькая девочка Соня, которую первый раз привезли родители на дачу, зашла в теплицу. День был жаркий и теплицу проветривали. А мама этим временем поливала там из ковша высокие разветвлённые огуречные кусты.
Огурцов родилось много, но все они молча пили воду и на Соню никакого внимания не обращали. Только два огурца в самом углу теплицы, висевшие очень близко друг ко другу шептались.
Один маленький тонкий с пупырышками радостно раскачивался на ветке и приговаривал:
— Ура! Ура! Наконец-то я созрел.
Другой огромный жёлтый зло пыхтел и упрашивал тонкого:
— Уф! Не могли бы Вы не раскачивать ветку? Уф! Мне ещё так долго созревать. В моём положении нельзя так раскачиваться.
— Почему? — удивился тонкий огурец. — Жить нужно в удовольствие! Ведь жизнь так коротка и надо успеть всё испытать.
— Коротка, — не согласился толстый огурец. — А мне висеть и висеть до глубокой осени. Уф! Тяжело-то как! Ну, зато Вас съедят и на этом Ваша жизнь закончится. А я продолжусь в своих детях, дам жизнь семенам, которые из меня извлекут.
— Ах скукота! — весело подпрыгнул ещё сильнее пупырчатый огурчик. — Дети, дети, зачем дети? — не понимал он. — Нас с Вами уже не будет по любому, и своих потомков Вы не увидите.
Толстый огурец даже прохрустел от обиды.
— В этом Вы правы, — согласился он. — Не увижу.
— Ну, так и не парьтесь в этой теплице! — весело сказал маленький. — Берите от жизни всё сейчас, живите в своё удовольствие, веселитесь, прыгайте, наслаждайтесь молодостью и летом. Всё равно конец у всех огурцов будет одинаков — и у тонких и у толстых и у длинных и коротких.
И толстый огурец тоже начал подпрыгивать и смеяться вместе с тонким, не смотря на свой вес. Ветка, на которой они висели, раскачалась ещё больше, и толстый огурец вдруг оторвался от неё и упал на землю.