— Прелесть… Бургунское, — видя нетерпение Пушкина, хозяин уже поднял бокал. — Я, право, по службе к пиву привык, но этикет обязывает почитать вино…
После нескольких ложек оливье поэт похвалил яства, гостеприимство хозяина и, понимая нерадужную перспективу долгой остановки в Выксе, всё-таки напомнил о своей проблеме:
— Подорожную в связи с холерой мне не дадут. Вот я пытаюсь без неё проникнуть в Москву, — и решил спросить про Ульянкина. — А Вы, Дмитрий Дмитриевич, случайно в Сергаче предводителя Лукояновского уездного дворянства некого господина Ульянкина не знаете?
— В Сергаче? Ульянкина? — переспросил Шепелев. — Да, вроде нет. Не имел чести… Не было сношений.
— А, ну ладно, — оставил тему Пушкин.
— Нет, а что он Ульянкин? — всё же выпытывал Дмитрий Дмитриевич.
— Да… пытался я проникнуть через него, а он меня мало того не пустил, да еще и хотел смотрителем по холере сделать.
— А Вы отказались?
— Конечно! — удивился Пушкин. — Какой я смотритель? Мне в Москву надо к невесте! И, потом, этот Закревский придумал карантины, обрекая население в них на вымирание. Огромные скопления людей у этих карантинов приводят к ещё большему распространению холеры! Что за негуманные методы? Где здесь законы? Этот Арсеник-паша наводит собственные порядки, не считаясь ни с чем! — эмоционально, что покраснел, выпалил поэт.
— Что сделаешь, что сделаешь. Как на войне… — ответил спокойно Шепелев. — Как ещё остановить заразу эту?
— Вряд ли так остановишь! — категорично парировал Пушкин.
— Ну, если все будут рваться к невестам в Москву, то конечно… Не обижайтесь, любезный Александр Сергеевич… Насколько мне известно, генерал-майор ныне с инспекцией в южных провинциях, уж он то, поверьте мне, оседлает холеру, — жевал Шепелев.
— Закревский в отъезде? — полюбопытствовал Пушкин, не обратив внимание на первые слова. — Агрипина, супруга, значит одна в Петербурге. Знаете, — весело проговорил Александр Сергеевич, — довольно бурная особа, аки комета, увлекается поэтами, определила даже меня в свои наперсники, еле отвязался, — и рассмеялся звонко.
— Да уж, — усмехнулся и Шепелев. — С этими существами дамами справиться тяжельше, чем с холерой.
— А уж для генерал-майора и подавно! Только генерал-лейтенанту под силу, — пошутил Пушкин.
Дмитрий Дмитриевич сначала не понял намек, но тут же определил на себя и залился смехом, чуть не подавившись. И уже прокашлявшись, чуть успокоясь, подтвердил:
— Уж рассмешили, Александр Сергеевич, так рассмешили! Дамы, дамы… А Вы знаете ли, как мы с моей Дарьюшкой познакомились?
— Нет, извольте, — заинтересовался поэт, отправляя ложку щей из серой капусты в рот.
— В бытность уже не молодую в году, этак… — вспоминал Дмитрий Дмитриевич. — Десятом, кажется, остановился я вместе с гусарами недалече отсюда. Прознал, что у заводчика Баташова Ивана Родионовича имеется внучка на выданье. Да в то время дела мои изрядно поиздержались. Ну, поехал знакомиться, да карета моя перевернулась прямо возле этого дома, аккурат на площади вот здесь, — на окно показал. — Ногу я повредил. Пришлось меня Дарье Ивановне лечить. Ну, и долечила до мужей своих.
Пушкин хитро прищурился.
— А карета-то специально перевернулась? А? — спросил лукаво.
Шепелев тоже прищурился, но ничего не ответил, только покашлял, потом после нескольких ложек щей, поведал:
— А я, Александр Сергеевич, бывалость в гусарах тоже стишатами баловался, глядя на Давыдова. Ветер в голове, знаете, женщины… — но опомнился тут же Дмитрий Дмитриевич. — Помилуйте, конечно, стихи не от ветра в голове, хорошие, вроде Ваших. А что я рифмодуй, то бишь… — задумался Шепелев. — Ах, кокетки, конфетки, нимфетки. Трепещу, как осиновый лист. Я пред вами наивен и чист. В этом роде…
— Не дурственно, — похвалил ради приличия Пушкин.
— Да, ладно, ветер и есть ветер, — махнул рукой Шепелев, что капуста с ложки упала на скатерть. — А Вы, что новенького… Э-э…
— Ох, Дмитрий Дмитриевич, — обрадовался Пушкин. — Как ныне этой осенью в Болдине, нигде так не вдохновлялся… ну, вот извольте из Евгения Онегина, Вы первый — отложил прибор и процитировал себя торопливо, с желанием удивить хозяина. -
Шепелев сначала несколько мгновений призадумался, переваривая пушкинские рифмы, пробурчал:
— Д.Д. прекрасный человек, — потом дернулся и легонько похлопал в ладоши, выпалив. — Преклоняюсь!
Пушкин как не заметил этот жест, сказал снова о своём:
— Вот думал сам дела на неделю. А ведь тут из-за карантина месяц в заточении. Невесть сколько времени еще промотаюсь. Оно с одной стороны, благо для уединенного творчества, с другой, в Москве ждет невеста. Да и в Санкт-Петербурге батюшка беспокоится, как дела…
— Столицы. Москва, Санкт-Петербург, — прожёвывал каждую букву Шепелев. — Свет весь там, а я средь этого железа, — кивнул в сторону завода. — В Москве меня тоже ждет дом на Швивой горке. А в Петербурге… Есть там родственник по супруге Сила Андреевич, полковник отставной лейб-гвардии, в нонешним годе уволенный со службы по болезни.
— А я слышал, — вспомнил знакомое имя Пушкин. — Сила Андреевич Баташов, как же. У него и проживает ныне Петр Андреевич Вяземский. Ну да, у Прачешного моста.
— Вот как! Мир, как всё говорят, тесен! — посмеялся Дмитрий Дмитриевич.
Опять посмеялись вместе, и среди смеха Александр Сергеевич вспомнил про спор с Вяземским:
— Не знаете, случаем, Дмитрий Дмитриевич, здоров ли Полиньяк?
— Как? — не понял Шепелев.
— Да, вспомнил, что до моей поездки в Нижегородскую губернию поспорил с Петром про переворот во Франции. На бутылку шампанского. Я полагаю, что Полиньяка за то должно приговорить к смерти. А Вяземский, что это не законно и аморально. Ну…
Шепелев пожал плечами, сказав нетвердо:
— Да… Наверняка, уж Луи Филипп посадит его. Франция это не Россия. Не Выкса, ежели хотите… Вы, наверно, про Выксу с её заводами читали у Свиньина. И что-нибудь помните? — вернул Шепелев в Выксу.
— Да… Ну — замялся Александр Сергеевич. — Статью читал несколько лет назад, всё разве упомнишь? Баташовы основатели, рукотворные пруды…
— Покажу я Вам в натуре, будьте покойны! — округлил глаза Шепелев.
— Не знаю… Стоит ли, — не захотел Пушкин. — Далек я от этого. И потом, ведь тороплюсь, Дмитрий Дмитриевич. Невеста ждёт… Я и здесь-то, по большому счёту, чтобы пробиться домой.
— Александр Сергеевич! Два-три дня невеста подождет, целей будет, — развел руками улыбаясь во все усы Шепелев. — У меня для Вас найдется досуг. Библиотека у меня большая, приобрел у Чаадаева — пятнадцать тысяч томов. Извольте. Охота? Пожалуйте. А я, — как-то сердито уже говорил генерал. — Разве Вам герой отечественной войны не интересен?
— Интересны, Дмитрий Дмитриевич, как же, — показно вздыхая, успокаивал поэт.
— Я Вам скрашу здесь эту временную потерю невесты, уж будьте покойны — будут дела!
— Да дела, Дмитрий Дмитриевич, — корчась и глупо улыбаясь говорил Пушкин. — совсем противоположные Вашим планам меня здесь увлечь.
— Успокойте старого гусара, что несколько дней, аккурат до престольного праздника погостите, — настойчиво уговаривал Шепелев. — Тем более, что и для Вашего нелегкого писательского ремесла найдутся темы.
Пушкин вздохнул глубоко, достал платок и прикоснул к губам.