Я обещал, что поделюсь с ним добычею, и мы отправились на корабль с пятью невольниками, взявшими с собою пилы и топоры. Дорогою Мулей похвалил нашу выдумку замотать паруса изречениями корана и именем пророка. — Это было единственное средство спасения.
Было еще довольно рано, когда мы приплыли на корабль. Все усердно принялись за работу. В один час мы вырубили четверых и отправили их на берег. Невольники вернулись оттуда с известием, что мертвецы избавили даже от труда зарывать их, рассыпавшись в прах, как только коснулись земли. Капитан судна был приколочен гвоздем к мачте, и вырвать этот гвоздь не было никакой возможности: не рубить же было из-за этого всей мачты? Мулей послал одного из невольников на берег за горшком земли. Когда землю привезли, то он взял и, нашептав ее, высыпал на голову капитана; в ту же минуту капитан открыл глаза, вздохнул, и гвоздь легко выдернулся.
— Кто привел меня сюда? — спросил капитан, как бы очнувшись. Мулей указал ему меня.
— Благодарю тебя, незнакомец, — сказал он, — ты избавил меня от долгих страшных мучений. Вот уже пятьдесят лет, что плавает мой корабль, и я был осужден каждую ночь пробуждаться и снова приводить корабль на старое место. Но теперь голова моя коснулась земли, и я могу с миром идти к праотцам моим. — На мой вопрос как и за что он был в таком ужасном состоянии — он отвечал: «Пятьдесят лет тому назад, я был сильное и знатное лицо в Алжире; жадность к деньгам довела меня до того, что я однажды ограбил судно, и с тех пор стал разбойничать на море. Однажды на острове Цанте я принял на судно дервиша, который хотел ехать бесплатно.
Мы с товарищами были народ грубый, необузданный, мы не понимали всей святости звания его и стали над ним издеваться. Он мне начал выговаривать за мою дурную жизнь, — это оскорбило мое самолюбие; в ту ночь я кутил и пил и наконец до того разгорячился, что бросился с кинжалом на бедного дервиша и зарезал его. Умирая он проклял меня и всю команду, чтобы нам не жить и не умирать, доколе не коснемся лицом земли. Дервиш умер; мы сбросили его в море и смеялись над его проклятиями. Но в ту же ночь сбылись слова его. Часть команды моей взбунтовалась. Драка и резня поднялись ужасные; наконец бунтовщики осилили, перерезали моих товарищей, меня пригвоздили к мачте, но и сами не встали от ран своих и также погибли. Я думал умереть, но только замер. На другую ночь, в тот самый час как мы накануне сбросили дервиша — все мы очнулись. Но не могли ни действовать, ни говорить по своей воле; каждую ночь повторялось одно и то же. Так прошло пятьдесят лет: мы не живем и не умираем, потому что не можем достичь земли. Мы радостно летели на встречу бури, ожидая, что она разобьет наш корабль, и мы сложим усталые наши головы на дне моря. Но и этому не суждено было сбыться. Теперь же ты избавил нас, благодарю тебя еще раз. Если сокровища могут наградить тебя за доброе дело, то возьми себе все что найдешь после нас на корабле, возьми также и самый корабль».
Сказав это, он опустил голову и мгновенно рассыпался в прах; мы бережно его собрали и схоронили на берегу. Из города я взял работников, которые вычинили и исправили мне судно; бывшие на нем товары я выгодно обменял на другие и, обдарив Мулея, отправился к себе на родину. Но я ехал не прямо, а заезжал на острова, где торговал с барышами. Пророк благословил мое предприятие, и я вернулся домой, удвоив наследство, полученное от капитана. Земляки мои дивились моему богатству и не могли понять, откуда оно взялось. Такой пример поощрял всех молодых людей, которые с ранних лет отправлялись в море, чтобы нажиться.
Я жил спокойно и счастливо, но каждые пять лет хожу в Мекку благодарить Аллаха за его милости и просить, чтобы капитана с его командою он принял в рай.
Но другой день караван без препятствий шел дальше. Теперь была очередь за Зулейкою. Он был родом грек и не смотря на разность вероисповеданий был очень любим своими товарищами магометанами.
Нрава он был строгого и сурового. Он был об одной руке; но где и когда потерял другую, никто не знал.
— Вы часто меня спрашиваете отчего я не весел? Отчего так суров? Если хотите я расскажу вам сегодня. На меня сильно подействовал несчастный случай, в котором я потерял руку. На сколько я в этом прав, вы можете судить, прослушав рассказ мой об отрубленной руке.
Рассказ об отрубленной руке
ервую молодость свою я провел в Константинополе. Отец мой драгоман Порты, торговал духами и шелковыми тканями. Он был человек зажиточный и дал мне хорошее воспитание, частью учил меня сам, а частью я учился у священника нашего. Сначала меня прочили в купцы: отец желал, чтобы я со временем заменил его в торговле, но впоследствии, заметив во мне довольно порядочные способности, отец, по совету друзей, желал, чтобы я был врачом, а врачу в Царьграде дорога открыта. Один из французов, бывавших у нас в доме, предложил отцу моему взять меня в Париж, где бы я мог учиться медицине. Он обещал привезти меня с собою, когда сам вернется в Константинополь. Отец сам в молодости много ездил и охотно согласился отпустить меня. Я был вне себя от радости. Француз наш стал готовиться в путь и велел и мне собираться. Я не мог дождаться дня отъезда; наконец, покончив дела свои, мой спутник назначил день выезда. Накануне того дня, отец позвал меня к себе в кабинет. Там на столе лежали платья, богатое оружие и груда золота, какой я прежде не видывал. «Вот платье, которое я приготовил тебе в путь, вот оружие, доставшееся мне от деда твоего. Ты уже довольно велик, чтобы уметь употреблять его; не трогай его никогда без надобности, прибегай к нему только в случае защиты, для обороны. А вот тебе деньги, я небогат, но я разделил все что у меня было на три части, одну отдаю тебе, на другую сам буду жить, а третью спрячу тебе про черный день».