– Хорошо, Тим, – согласился Альв. – Я отрежу тебе особый кусочек. Думаю, ты съешь его без труда.
Кузнец наблюдал, как Тим ест пирог – медленно, но с удовольствием. Правда, когда мальчик не нашел в своем куске ни монетки, ни безделушки, на лице его промелькнуло разочарование. Но вскоре глаза Тима засияли. Мальчик рассмеялся, повеселел и что-то тихонько запел. Потом он вскочил и принялся танцевать с необычной грацией, которой никогда прежде в нем не замечалось. Остальные дети засмеялись и захлопали в ладоши.
«Что ж, все прекрасно, – подумал Кузнец. – Значит, ты и есть мой наследник… Интересно, в какие неизведанные края заведет тебя звезда? Бедолага Нокс! Впрочем, я полагаю, он так никогда и не узнает, какая скандальная история приключилась в его семействе».
Он и вправду никогда об этом не узнал. Но зато на Празднике произошло одно событие, сильно порадовавшее Нокса. Прежде чем Праздник окончился, Мастер Повар попрощался со всеми детьми и взрослыми, которые там присутствовали.
– А теперь я должен проститься с вами, – промолвил он. – Через день-два я уйду. Мастер Харпер уже вполне способен заменить меня. Он – замечательный повар и к тому же ваш земляк – впрочем, это вы и сами знаете. Мне же пора возвращаться домой. Не думаю, что вы будете слишком сильно скучать обо мне.
Дети весело сказали «до свиданья» и поблагодарили Мастера Повара за чудесный Пирог. Лишь маленький Тим взял Повара за руку и тихо вымолвил:
– Жалко, что вы уходите…
На самом деле несколько семейств Большого Вуттона какое-то время все-таки скучали по Альву. А его немногочисленные друзья, особенно Кузнец и Харпер, сокрушались о его уходе и в память об Альве следили, чтобы Зал всегда оставался чистым и нарядным. Впрочем, большинство жителей особо не горевали. Альв очень долго пробыл Мастером Поваром, и жители ничего не имели против перемен. А старый Нокс стукнул палкой об пол и откровенно заявил:
– Наконец-то он убрался! И замечательно! Я этого хитреца всегда недолюбливал. Слишком уж он был шустрый.
Лист работы Ниггля
(сказка, перевод О. Степашкиной),
Жил некогда на свете человек по имени Ниггль, которому предстояло отправиться в длительное путешествие. Ниггль этого не желал – по правде говоря, сама мысль о путешествии была ему неприятна, – но выбора у него не было. Он знал, что рано или поздно ехать придется, но в дорогу собираться не спешил.
Ниггль был живописцем, хотя и не особенно выдающимся – отчасти потому, что ему приходилось заниматься еще и множеством других дел. Ниггль считал большую часть этих дел неприятными и докучными, но выполнял их добросовестно, когда не было возможности от них избавиться – а такое случалось чересчур часто, по крайней мере на его взгляд. В стране, где жил Ниггль, законы были весьма строгие. Но мешало Нигглю не только это. Во-первых, Ниггль порою попросту бездельничал и бил баклуши. А во-вторых, Ниггль был по-своему мягкосердечен – знаете, из тех добряков, которые не столько творят добро, сколько чувствуют себя неловко оттого, что им лень его творить. Однако все же временами Ниггль что-то делал, хотя это не мешало ему ворчать, гневаться и браниться – правда, в основном про себя. И тем не менее из-за своего мягкосердечия Нигглю зачастую приходилось оказывать всяческие услуги своему хромому соседу, мистеру Пэришу. А иногда Ниггль помогал даже малознакомым людям, если они приходили к нему с просьбой о помощи. Время от времени Ниггль вспоминал о предстоящем путешествии и довольно бестолково принимался упаковывать все, что под руку попадется. В такие моменты он тоже почти не занимался живописью.
Ниггль то и дело начинал писать все новые картины, но ни одной из них так и не довел до ума: замыслы этих картин по большей части были чересчур грандиозны для его таланта. Ниггль был из тех художников, которые лучше рисуют отдельные листья, чем деревья. Он всегда подолгу возился с одним-единственным листиком, стараясь уловить его неповторимую форму, и то, как он блестит на солнце, и как по краям его переливаются капельки росы. И все-таки Ниггль мечтал нарисовать целое дерево, и чтобы все листочки на нем были выписаны в одном и том же стиле, но при этом на всем дереве не нашлось бы двух одинаковых листьев.
Особенно много Ниггль возился с одной из своих картин. Сперва на ней появился лист, трепещущий на ветру, а за ним – дерево. Дерево росло, вздымая вверх бесчисленные ветви и выпуская причудливые корни. На ветвях селились неведомые птицы – им тоже надлежало уделить внимание. Потом вокруг Дерева и за ним, в просветах между листьями и ветвями, начала проступать целая страна: леса, уходящие за горизонт, и горы, увенчанные снегом. Ниггль утратил интерес к прочим своим полотнам. А часть из них просто взял и прикрепил к краям главной картины. И вскоре холст сделался таким большим, что для работы над ним Нигглю понадобилась приставная лестница. Он целыми днями лазал по этой лестнице вверх-вниз: тут добавит штрих, там что-то сотрет… Когда к нему кто-нибудь заходил, Ниггль держался довольно вежливо. Он сидел за столом, вертел в руках карандаш, слушал, что ему говорят, но все его мысли были прикованы к огромному полотну. Ниггль специально для него построил за домом, на том участке, где когда-то выращивал картошку, большой сарай.