Тогда я попросил: «Приютите меня в своей хижине!» Тогда я взмолился: «Скажите мне в ответ хоть слово!» Но ни один голос мне не ответил.
Вот из ближнего леса донесся стук топора, потянуло дымом. Взглянув в ту сторону, я увидел, как один за другим падают стволы и во все стороны летят щепки. Но лесорубов я тоже не видел. Мимо меня проплывали связки дров, словно бы на спинах невидимых женщин, и двигались дальше в сторону холмов.
Бродя среди лесных зарослей, пробираясь сквозь чащу деревьев и кустарника, я слышал голоса свирепых зверей. Вот затрубили слоны, и я испугался. Потом раздался грозный топот носорога, и я окаменел от ужаса. Но когда разъяренные звери, казалось, вот‑вот меня настигнут, все вдруг стихло.
Еще я видел, как на банановых плантациях неведомо кем срубались пальмы. Гроздья плодов подымались с земли и двигались к холмам. Мне было слышно, как переговариваются голоса – мужские и женские. Порой звякали коровьи ботала, доносилось мычание, блеяли овцы и козы. Но их я тоже ни разу не видел.
На полях там произрастало все, что потребно человеку. Не знаю я ни злака, ни овоща в стране Кикуйю, какого бы я не встретил там. Только видом те поля казались прекраснее, чем наши, и цветы были душистее. Вообще все, что там росло, было ярче, крупнее, совершеннее всего того, что я видывал прежде. Но к тем цветам нельзя прикоснуться. Где бы я ни проходил, все словно бы отстранялось от меня – расступались деревья, отодвигались поля и реки, и звери уступали дорогу.
С реки донеслись крики и гомон. Было время купанья и игр. Я слышал плеск воды и радостный смех, то и дело взлетали сверкающие брызги, будто бы в самом деле кто‑то плескался в реке. Я огляделся, но не увидел ни одного купальщика.
Я был среди людей – и все же голодал: никто не подал мне ни куска. И украсть я ничего не смог: все исчезало прямо из‑под рук. Выпивалась вода; пища, сварившись, сама себя поедала; огонь загорался сам по себе и так же гас; поспевшие бананы сами собой очищались от кожуры и съедались; деревья сами себя валили и превращались в поленья; те же сами собирались в вязанки и отправлялись к очагу.
Дома сами строились и разрушались; голоса разговаривали сами с собой и пели лишь для себя. А надо всем этим светило солнце, не слишком жарко, но и не холодно.
Ночь там словно бы и не ночь – луна светит так ярко, что светло как днем. Земля не остывает по ночам, и дневная жизнь не затихает.
Вокруг цвели прекрасные цветы, я слышал птичий щебет и жужжание пчел, собиравших цветочный мед; но ни птиц, ни пчел я не видел. Нет такого звука в стране Кикуйю, будь то голос человека или зверя, насекомого или птицы, которого я бы не слышал в том странном краю. Но ни разу не видел я тех, кому принадлежали эти голоса, и ни разу они мне не ответили, как я их ни молил.
То была страна духов, а нам, людям, в краю том не место».
Обезьяна, змея и лев
Давным‑давно в деревне Киджиджи жила вдова с маленьким мальчиком. Она вставала до зари и целый день не покладая рук трудилась, чтобы прокормить себя и ребенка, но из нищеты выбиться не могла. Так и жили впроголодь.
Когда сын – звали его Мву‑Лаана – подрос, он спросил мать:
– Матушка, мы вечно голодны. Чем занимался мой отец, чтобы прокормить нас?
– Он был охотником. Ставил ловушки на зверей и птиц.
– Э, матушка, это не работа, а забава. С ней и я справлюсь. Я тоже буду ставить ловушки на зверей и птиц. Неужто не добуду пищи?
На следующее утро Мву‑Лаана отправился в лес, нарезал гибких веток, а к вечеру возвратился домой. Целую неделю он мастерил ловушки, плел веревку из кокосовых волокон. Потом расставил ловушки на звериных тропах и стал ждать. В первый же день попалось столько дичи, что хватило и на еду самим, да еще для продажи осталось. Выручив на базаре немало денег, Мву‑Лаана накупил матери подарков. То‑то был праздник в их доме! С тех пор они зажили сытно. Юноша каждый день ходил в лес и без добычи не возвращался.
Все бы хорошо, жили бы себе мать и сын, горя не зная, да вот беда, неожиданно удача отвернулась от охотника. Пошел он в лес, а в ловушках – пусто. Ни зайца, ни антилопы, ни другой дичи не попалось. Мву‑Лаана и суслику был бы рад, да и того нет. Опечалился юноша, вернулся домой, чуть не плачет, а мать утешает его:
– Не горюй, сынок, завтра больше повезет.
Однако ни назавтра, ни через день никакой твари в ловушки не попалось. Словно кто‑то выгнал дичь из леса. Лишь однажды Мву‑Лаана увидел обезьяну. Ее лапа запуталась в веревочной петле, прикрытой травою. Охотник хотел было убить обезьяну, даже руку занес над ее головой, но обезьяна вдруг жалобно произнесла человеческим голосом:
– Не убивай меня, сын Адама, отпусти на волю. Спаси меня от дождя, придет время, я спасу тебя от палящего солнца.
Юноша пожалел обезьяну, распутал петлю, высвободив лапу животного. Обезьяна стремительно вскарабкалась на верхушку дерева, сказала:
– За твою доброту дам тебе совет: никогда не верь людям, за добро человек всегда платит злом,– и скрылась в густой листве.
На другой день в ловушку попалась змея. Мву‑Лаана хотел было бежать в деревню за подмогой, чтобы убить ее. Но та жалобно сказала:
– Вернись, сын Адама. Не зови людей из деревни. Отпусти меня. Спаси меня от дождя сегодня, завтра я выручу тебя, уберегу от нещадного солнца.
Юноша пожалел змею. Уползая, она сказала:
– За твою доброту дам тебе совет: никогда не верь людям, за добро человек всегда платит злом.
На третий день в ловушку попался лев. Мву‑Лаана не решился приблизиться к нему. Он хотел издали метнуть в зверя копье, но лев прорычал:
– Не бросай в меня копье, сын Адама. Я стар. Высвободи меня из ловушки, я тебя не трону. Спаси меня от дождя сегодня, глядишь, завтра я уберегу тебя от палящего солнца.
Юноша пожалел старого льва. Выпустил его из ловушки. Уходя, тот сказал:
– За твою доброту дам тебе совет: никогда не верь людям, за добро человек всегда платит злом.
Как‑то через лес, где охотился Мву‑Лаана, шел путник и нечаянно угодил в одну из ловушек. Он дико закричал, зовя на помощь. По счастью, юный охотник был неподалеку. Он подбежал к путнику, выхватил из‑за пояса нож и рассек путы.
Незнакомец стал горячо благодарить своего спасителя:
– Ты помог мне, о добрый юноша, вызволил из беды. Если б не твоя помощь, я умер бы от страха ночью в лесу либо меня растерзали хищные звери. Спасибо тебе. Век не забуду твоего милосердия.
Человек, прихрамывая, пошел своей дорогой, а Мву‑Лаана с пустыми руками вернулся домой.
Вечер сменился утром, утро – жарким днем, день клонился к вечеру. В доме не было ни крошки хлеба, ни кусочка мяса. Сын сказал матери:
– Матушка, возьми в долг у соседей немного муки, испеки мне лепешку. Завтра чуть свет я пойду в лес с луком и стрелами. Пока не подстрелю какую‑нибудь дичь, домой не вернусь.
Заплакала мать. Но делать нечего – разжилась у соседей мукой, испекла сыну лепешку. Еще солнце не выглянуло из‑за края земли, как Мву‑Лаана с луком и стрелами отправился на охоту.
Долго бродил он по лесу. Хоть бы один звериный след увидел! Все вокруг будто вымерло. Он шел и шел, пока вконец не заблудился. Лес стоял густой, дремучий, темный. Над головой охотника смыкались ветви деревьев – неба синего не видать. Сел Мву‑Лаана на поваленный ствол пальмы, вынул и сумы лепешку, подкрепился. Потом дальше пошел. А лес все гуще, темнее. Выбившись из сил, юноша упал на траву – впору умереть.
Вдруг кто‑то окликнул его. Мву‑Лаана посмотрел наверх. На ветке акации сидела обезьяна.
– Куда идешь, сын Адама?
– Не знаю, милая. Заблудился я.
– Не печалься. Ты вызволил меня из ловушки, я отплачу тебе добром. Лови!
Обезьяна бросила ему гроздь бананов и несколько плодов папайи. Пока он ел фрукты, она принесла калебас чистой ключевой воды.
– Пей!
Охотник испил водицы и почувствовал, что сил у него прибавилось.
– А теперь прощай,– сказала обезьяна.– Помни, о чем я тебя предупреждала.
Она скрылась в листве, а Мву‑Лаана пошел дальше. Навстречу ему выскочил лев. Охотник испугаться не успел, как лев говорит: