Наутро Набойа увидел, что Айванг‑кей как ни в чем не бывало разгуливает по двору, и ноги у него подкосились. Айванг‑кей приготовила еду и позвала Мбараману завтракать. Молодая жена не откликнулась. Звала‑звала ее Айванг‑кей, а потом попросила Набойу открыть дверь запасным ключом и посмотреть, что случилось. Отпер Набойа дверь, и увидели они, что Мбарамана мертва. Набойа будто к месту прирос от ужаса, языка лишился. Опомнился, смотрит – на полу письмо. Поднял его Набойа, прочел. Вот что там было написано:
Дорогой Набойа, знаю, что у тебя сейчас на сердце кошки скребут. Ты ненавидел Айванг‑кей и хотел ее убить. Сначала повел жену в лес, но сам угодил в яму. В другой раз задумал утопить ее в заводи, но коварный замысел сорвался. Тогда ты послал ее на делянку за овощами, а сам хотел пронзить жену копьем, но и в тот раз ты строил козни понапрасну. Наконец, ты решил задушить ее, но вместо жены задушил змею, которая вставала на твоем пути всякий раз, когда ты намеревался убить Айванг‑кей. Твоя жена добрая, добрее женщины не сыскать. И не сыскать более жестокого человека, чем ты. Утри слезы. Пришла пора смеяться, ведь теперь твоим козням наступил конец Айванг‑кей никогда не умрет, а ты с этого дня ослепнешь и никто тебя не пожалеет. А умрешь – рассыплешься в прах. Вот и все, что я хотела сказать. Твоя Мбарамана.
Прочел Набойа письмо и вправду ослеп. А люди до сих пор верят, что Айванг‑кей жива, хоть ее никто никогда с тех пор не видел. А Набойа умер еще триста лет тому назад, одинокий и всеми покинутый.
Про молодую женщину, носившую ребенка в чреве много лет
Некогда мужчины вырубили деревья и кустарник под новые посевы. Они сожгли кустарник, взрыхлили землю и засеяли ее просом. Семена взошли. Потом, когда просо поспело, хозяева отпугивали птиц и наконец собрали урожай. Вскоре после жатвы пошли дожди, и на новой делянке выросли сорго, тыква, кабачки и масса бобов. Теперь хозяевам приходилось гонять с поля обезьян: уж очень те были охочи до овощей.
Обезьяны же свели знакомство с белкой. Та как‑то умастилась с головы до ног жиром и маслом[3], взобралась на дерево, где сидела девушка, пугавшая птиц и обезьян, и запела:
Здравствуй, девушка‑душа,
Ты на диво хороша,
Знай же – кто меня обидит,
Света белого невзвидит.
А пока она распевала свою песню, девушка созвала сельчан, охранявших урожай.
– Эй,– кричала она,– идите сюда, посмотрите на эту кроху!
Все собрались возле белки, а обезьяны тем временем прибежали на поле, и, пока белка пела да плясала, они подчистую съели все овощи и злаки – сорго, кабачки бобы. Животы у обезьян раздулись, и самая молодая с трудом перевела дух:
– Уфф!
Тут люди спохватились и принялись гнать обезьян с поля. Вскоре ни одной обезьяны там не осталось, но и урожай оказался съеденным. Кинулись люди искать белку, но ее и след простыл, плутовке только и нужно было, чтобы друзья угостились вволю.
Вожак стаи обезьян приметил, что одна из молодых женщин беременна, уселся перед ней на пенек и не думает уходить. Женщина корит его, ругает:
– Уходи, чудище бесстыжее! И тогда вожак молвил:
– Попомни мое слово, женщина, настанет день, и ты будешь умащать чудище касторовым маслом и жиром, пока они не потекут на землю.
– Кто, я? – возмутилась женщина.– Стану я умащать такого урода! Чтоб тебе сквозь землю провалиться!
Солнце село, и все сторожа ушли домой. Больше они на то поле не возвращались и завели делянки в других местах. Время шло, а молодая женщина все носила ребенка – и этот год, и еще два – никак родить не могла. Ее муж и родня наведались к колдуну за советом. Колдун сказал, что женщина не рожает, потому что оскорбила вождя обезьян. Вернулись они домой, собрали все касторовое масло, весь жир, что был в доме, и отдали это молодой женщине, чтоб она умилостивила вождя обезьян. В путь она отправилась не одна, а с братом, очень толковым парнем. Шли они, шли, повстречали оленя и пропели ему:
О олень быстроногий,
Не видал ли ты Мью, сына Ндуи,
Крепкого, как сталь, сильного, как козел,
Того, кто обиделся на слова женщины
И не пожелал, чтоб его умастили маслом?
– Нет,– ответил олень,– не видел.
Идут они дальше, а навстречу им – гиена. Пропели и ей свою песенку.
– Отстаньте от меня,– завизжала гиена,– не знаю, где он живет!
Потом брат с сестрой приметили носорога и ему спели ту же песенку. Но и носорогу это было неведомо. Поплелись путники дальше, и попался им на дороге лев.
– Знаком ли ты с Мью, вождем обезьян? – спросили они.
– Не знаком,– покачал головой лев.
Они продолжали свой путь и спрашивали всех зверей, не знают ли они, где живет Мью. Как‑то раз набрели на слона, спросили и его:
– Не встречал ли ты Мью?
– Нет, в глаза не видел,– ответил слон.
К этому времени ребенок в чреве женщины так вырос, что все смотрели только на ее огромный живот. Как‑то приметили путники двух мальчишек в поле, спрашивают:
– Вы Мью не видали?
– Мью живет очень далеко отсюда,– сказали те.
Уж минул месяц с тех пор, как брат с сестрой покинули дом, а вождя обезьян они все еще не нашли. Как‑то смотрят – бегут лисицы. Остановили их путники, спрашивают:
– Где живет Мью, вождь обезьян?
– Вон на той дальней горе, на самой верхушке,– показали лисицы.
Наконец попалась брату с сестрой стая мартышек.
– Где живет Мью, вождь обезьян?
– На той горе! – закричали мартышки.
Брат с сестрой еле ноги волочили от усталости, но теперь все звери указывали им дорогу к дому Мью. Взобрались они на вершину горы, где жили обезьяны, и спросили, как найти дом Мью.
– Обогните гору по той же тропинке, там, возле большого фигового дерева, он и живет.
Путники, хоть совсем из сил выбились, побрели дальше. Пришлось им заночевать на горе, не дошли они в тот день до большого фигового дерева: ребенок в чреве рос не по дням, а по часам. На следующий день они снова отправились в путь. Мью жил по другую сторону горы. Добрались брат с сестрой до большого фигового дерева. Возле него маленькие обезьянки резвятся.
– Скажите, детки, где нам найти Мью, крепкого, как сталь, сильного, как горный козел?
– Это наш отец, наш отец! – обрадовались обезьянки. Потом они повели гостей к себе в дом. Но Мью услышал, что кто‑то идет, и приказал:
– Тот, кто ищет меня, пусть встанет у ворот и пропоет песню, чтоб ее все вокруг услышали. И молодая женщина запела:
Детки, детки, видели ли вы Мью, сына Ндуи?
Вошли они в ворота и направились к дому. У двери хозяин снова приказал женщине петь. И она пропела хвалебную песнь в честь Мью. Наконец брат с сестрой вошли в дом, но солнце уже село, и они сразу легли спать. А наутро, как проснулись, вкатили в дом бочки с загустевшим в пути касторовым маслом и жиром. Взяла женщина масла из бочки и умастила им голову вождя обезьян, затем потянулась к другой бочке.
– Не я ли говорил тебе, женщина, что ты будешь умащать меня маслом и жиром, пока они не потекут на землю? – напомнил ей Мью.
А молодая женщина все умащала его шкуру жиром и маслом, пока она вся не залоснилась.
– Теперь закройте глаза,– сказал Мью гостям.– Когда вы их откроете, будете у себя дома.
Брат с сестрой закрыли глаза и вдруг услышали знакомые голоса:
– Что вы там делаете? Идите к нам!
Открыли они глаза и видят: стоит рядом с ними юноша с луком и колчаном стрел. Это сын молодой женщины вышел наконец из чрева матери.
О том, как у дочери султана пропали волосы
Жил некогда султан со своей единственной дочерью. Не знали в той стране девушки прекраснее. Кожа ее была гладкой, как стекло, лицо сияло, словно драгоценный камень, а глаза были подобны солнцу. Однако замечательней всего были ее волосы, густые и длинные, до пят, отливавшие то золотом, то чернью.