— Если будут бить ногами, — шепнул я Яше, — закрывай лицо.
— А что, тебя уже били ногами? — поинтересовался Яша.
— Пока нет, — сказал я.
Я сбегал в наш сарай предупредить народ, чтобы были в боевой готовности. Если что. Народ в сарае играл в настольные игры. Мой клич был встречен без энтузиазма.
— Чего вы туда поперлись? — сказал дядя Федя. — Начистят вам фотокарточки, и вся любовь.
— Федор Степанович абсолютно прав, — сказал Лисоцкий. — Могут быть неприятности.
— Вы же сами говорили о физических упражнениях, — сказал я. — Современные танцы не настраивают лирически. Партнер и партнерша не контачат. Энергии они теряют вагон. Лучшее средство от любви.
— Не понимаю, — сказал Лисоцкий. — А Инна Ивановна тоже пойдет?
— Конечно, — сказал я.
— Не понимаю, — повторил Лисоцкий.
Когда я вернулся в клуб, наши уже плясали. Там было не протолкнуться. На сцене пятеро мальчиков в синих пиджаках с золотыми пуговицами что-то кричали. По-английски. Трое с электрогитарами, один на барабане, а один на электрооргане. Все как положено. Они были страшно серьезны.
Теперь танцуют коллективно. Так проще, потому что все равно неизвестно, где твоя партнерша. Я пригласил Наташу-бис, но она тут же потерялась в толпе. Я оказался в кружке девушек с распущенными волосами. Они выделывали что-то ногами, и плечами, и головой, а ручками ритмично поводили у лица. Как умывающиеся кошечки.
Я тоже стал дергать ручками у лица. И ножками шевелил очень активно. Слава богу, девочки меня не замечали. Они были углублены в себя.
Грохот стоял такой, что я пожалел колхозных коров, находившихся неподалеку в коровнике. От такого грохота у них могло свернуться молоко. И вообще они могли заболеть нервным расстройством. Нам-то что! А вот коровам это наверняка вредно.
Пока я думал о коровах, меня оттеснили дальше, и я стал прыгать рядом с местным хулиганом, который плясал что-то совсем уж замысловатое. Я позавидовал его координации. Руками он чертил окружности в разных плоскостях, а ногами стриг, точно ножницами. Он взглянул на меня и чего-то разоткровенничался.
— Во дают! — сказал он.
— Неплохо, — ответил я вежливо.
— Потрясно! — заметил хулиган.
— Вы не знаете, что это за песня? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Ай лав дифферент сабджектс, — сказал местный хулиган. — Битловая.
— Какая? — спросил я.
— Битловая, — сказал он. Вероятно, это означало высшую степень похвалы.
Грохот оборвался, и я снова нашел наших. От них шел пар. Яшу уже можно было выжимать. А на щеках девушек можно было жарить блины. Так они пылали.
Тут снова запели какую-то содержательную песню. На этот раз по-русски. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…» Такая элементарная схема жизненного процесса. «Мне не везет с этим так, что просто беда…»
Я пригласил на эту песню Тату. То есть как пригласил? Я взял ее за руку, притянул к себе и прокричал в ухо:
— Пойдем танцевать?!
Тата что-то крикнула в ответ, и мы, не сходя с места, принялись снова прыгать. Я потом узнал, что мы танцевали шейк. Никогда не подозревал, что я умею танцевать этот танец. Рядом плясали амбалы. Все-таки городские амбалы лучше танцуют. Виртуознее. Яша умудрялся протаскивать Любу у себя под коленкой. Для этого он лишь слегка приподымал ногу. И вообще они вытворяли штучки почище Пахомовой и Горшкова.
Потом все устали, и был объявлен перерыв. Для восстановления сил и выяснения некоторых отношений. Толпа высыпала на улицу курить. Кого-то уже ловили в темноте. Но нас пока не трогали. Присматривались.
Подошел Леша с местной девушкой. Отважный человек. Девушка мило улыбалась, но в разговор не вступала. Хорошая девушка. Позже выяснилось, что она работает телятницей. Звали ее Элеонора. Для такого имени она была чуточку курносее, чем нужно.
— Отпусти Элеонору, — сказал я Леше. — Из-за твоей Элеоноры нам намылят шею.
— Пусть попробуют! — сказал Леша.
Мы вернулись в зал, и Леша стал демонстративно танцевать с Элеонорой, прижавшись. При этом он холодно посматривал на Тату. Элеонора обхватила нашего Лешу руками за шею и повисла на нем, как полотенце. А Тата повисла на Яше. В буквальном смысле слова. Она тоже держала его за шею, но ноги у нее не доставали до пола. Яша таскал ее на шее, как хомут.
Тогда я пригласил Барабыкину. Ее еще никто не приглашал. Наверное, местные хулиганы принимали ее за чью-нибудь маму. Инна Ивановна прильнула ко мне немного по-старинному, но тоже достаточно плотно. И мы стали топтаться на месте, слившись в экстазе. Я чувствовал, как у меня из-под мышек текут струйки пота. Это было неприятно, потому что разрушало экстаз.
— Петя, пойдем на воздух, — сказала Инна Ивановна, коснувшись моего уха губами.
— Зачем? — спросил я.
— Жарко, — прошептала Инна, вкладывая в это слово много эмоций.
— Пойдем, — сказал я. — Только ненадолго. Мне нужно следить за порядком.
Мы вышли на улицу и сели на скамеечку под деревом. Мимо прошел какой-то тип, который нас внимательно осмотрел. Я подумал, что сейчас меня примут за кого-нибудь другого. Меня часто принимают за кого-то другого. От этого одни неприятности.
— Дети… — вздохнула Барабыкина.
— Кто? — спросил я.
— Все, — сказала Инна Ивановна. — У них совершенно не развиты чувства. Как-то все примитивно просто…
Я молчал, соображая, куда она клонит.
— Все-таки в наше время было не так… Правда?
Я не стал уточнять, какое время она имеет в виду. Поэтому на всякий случай кивнул. Инна Ивановна взяла мою ладонь и стала всматриваться. Не знаю, чего она там увидела в темноте.
— Много увлечений, — читала она по ладони. — Но серьезен. Энергичен. Сильная линия любви…
И она сделала многозначительную паузу. Не отпуская моей ладошки.
— Мне нравятся застенчивые мужчины, — сказала она.
С чего она взяла, что я застенчив? Что я не полез с нею сразу целоваться, что ли? А мне не хочется. Если бы хотелось, я бы полез.
Инна Ивановна готовилась продолжить наступление, но тут из клуба выскочил одуванчик Юра.
— Наших бьют! — крикнул он и помчался за подкреплением к нашему сараю.
Пришлось вернуться в зал. Хотя туда не очень хотелось.
Юра немного преувеличил. Наших еще не били. Просто человека три из местных стояли напротив Леши с глубокомысленным выражением на лице. Бить или не бить? Между ними и Лешей происходили какие-то дебаты. Обычно это тянется от двух до десяти минут, пока кто-нибудь, устав от бесперспективности разговора, не съездит оппоненту по уху. Нужно четко почувствовать этот момент. И бить первым. Иначе можно уже не успеть.
Я протолкался в круг вместе с Барабыкиной.
— Ну, чего? — спросил я.
— А ничего! — ответил один из оппонентов.
— Ты чего? — сказал я.
— А ты чего?
— А ничего! — сказал я.
Все это на полутонах. Разговор зашел в тупик. Никто ничего. Самый момент бить по уху. А танцы, между прочим, шли своим чередом. Публика только освободила место для возможной драки. Ринг, так сказать.
Барабыкина надвинулась на меня грудью и умоляюще произнесла:
— Петр Николаевич! Не надо! Не бейте их, я вас прошу. Они извинятся.
Оппоненты были озадачены. Во-первых, тем, что не они будут бить, а их будут бить. А во-вторых, они никак не могли взять в толк, за что нужно извиняться.
— Это за что же извиняться? — недоуменно спросили они.
— За бестактность! — заявила Барабыкина.
Местные хулиганы совсем завяли от такого интеллигентного разговора.
— Пошли, Генка, — сказал один. — Чего с ними связываться? Чокнутые какие-то.
В этот момент в зале появился Лисоцкий с красной повязкой дружинника. В сопровождении дяди Феди и кое-кого из наших. Дядя Федя шел, заметно покачиваясь.
— Для работников охраны общественного порядка мы исполняем «Йеллоу ривер», — провозгласил мальчик со сцены.