Сокол потянул из пачки сигарету и прикурил от черного дула. Михаил судорожно сглотнул.
— Мужики, вы это… чего?
— Да ничего, Миша, ничего, — Сережка хлопнул приятеля по плечу. — Ножик заберем и уйдем. Вспомнил, где он?
— Да… Нет… Нет его у меня! Потерял где-то, честно!
— Честно? — прищурился Серый. — А мне говорили, подобные вещи не теряются.
Он обернулся на темного, тот с одобрительной ухмылкой выпустил в потолок струйку дыма.
— Не теряются, Миша. Так что давай вспоминай, куда сунул. Мне самому искать не с руки, но если надо будет…
— Совсем ополоумели?! — не выдержала я. — Набросились с порога на человека!
— А почему во множественном числе? — с ленцой уточнил Сокол. — Я что? Стою, курю…
Он демонстративно отряхнул пепел на пол прихожей.
— Михаил, — вежливо продолжила я, обращаясь к перепуганному хозяину, — нам очень нужен нож, который Сергей вам когда-то подарил. Самодельный, рукоятка обмотана изолентой — помните такой? Отдайте нам его, пожалуйста, и мы вас больше не побеспокоим.
Моя речь произвела странный эффект: вместо того чтобы успокоиться, человек затрясся еще сильнее.
— Нож… он… Он не здесь, — выдавил он наконец.
— А где? — Я поймала себя на том, что начинаю говорить тем же вкрадчивым тоном — однозначно, это заразно!
— Я его… отвозил ерунду всякую, инструменты… и его…
— Куда отвозили?
— На дачу. Домик у меня от бабки остался, под Старобешево…
Сокол вопросительно вскинул бровь.
— Пару часов на машине, — пояснил Серый. — Машина у тебя на ходу, Мишаня?
Фирсов икнул. Потом кивнул. Затем замотал головой:
— Я сегодня не могу. Мне на работу… через час. Не могу…
— Надо, Миша, надо, — проникновенно заверил его Сережка. — Позвони, отпросись. А если вдруг не отпустят, мы тебе больничный организуем.
Подозреваю, он имел в виду Игорька и его связи среди местных эскулапов, но у Михаила наверняка появилась своя трактовка этих слов. Не задавая больше вопросов, он кинулся к лежащему на полке мобильнику.
— Без глупостей, да? — с улыбкой попросил Серый. — Мы ж свои люди, Мишаня. К тому же сам, помню, на дачу зазывал. Говорил, хорошо у тебя там. Вот и поглядим.
— А бензин оплатим, не волнуйтесь. И сверху добавим за беспокойство, — неожиданно произнес Сокол, без пугающих ноток, совершенно по-деловому.
Еще бы он при этом не стал тушить сигарету о ладонь!
Машина Михаила, новенькая серебристо-синяя «Шкода Октавия», была припаркована на стоянке рядом с домом. Пока шли к ней, Фирсов нервно озирался по сторонам, как мне показалось, ища удобный момент, чтобы сбежать.
— Так дело не пойдет, — заметил эти метания темный. — Ася, вы не могли бы мне помочь?
— Конечно. А что нужно делать?
— Вам — ничего. — Мужчина коснулся моей руки.
Пошедший от его пальцев холод пробрался под кожу, в глазах потемнело. Я пошатнулась, и колдун придержал меня под локоть.
— Что вы со мной сделали? — Голова кружилась, как недавно от выпитого вина.
— Всего лишь позаимствовал немного силы. У ведьмы нельзя взять ни капли без ее согласия — вы согласились.
Продолжая поддерживать меня, он обернулся к Сережке:
— Купи подруге шоколадку, вон ларек.
Сокол отпустил мою руку и шагнул к замершему, словно спортсмен на старте, человеку.
— Все хорошо, Михаил? — Он положил ладонь ему на плечо. — Не нужно нервничать.
Трата сил не была напрасной: Мишаня выровнялся, расправил плечи и огляделся уже без панических огоньков в глазах.
— Так поехали? — спросил он у нас. — Чего ждем?
Ждали только отбежавшего к ларьку Сережку. Когда он вернулся и вручил мне плитку черного шоколада, загрузились в «шкоду», как обычно, мы сзади, колдун рядом с водителем — и машина выехала со стоянки. Что думал при этом Фирсов? Может быть, ничего. А может, считал теперь, что об этой встрече давно условились, как и о том, что он отвезет нас на свою дачу под Старобешево.
Была я там. Не на даче, конечно, а в самом поселке: ездили как-то с классом в музей Паши Ангелиной. Время было странное, первые годы независимости. Спешно правились учебники, и героев социализма отодвинули в сторону, а то и вовсе задвинули куда подальше. Историю Советского Союза, еще не пересмотренную и не переосмысленную, пролетели на выдохе. В голове осталась лишь пара дат, несколько имен, Великая Отечественная война и полное непонимание вопроса, кто был неправ, а кто — не виноват. А еще музей Анг е линой, куда возила нас историчка. Где-то дома должна быть моя фотография рядом со старым трактором, ставшим теперь памятником, — я с косичками и агрегат, словно сошедший с иллюстраций к какому-нибудь роману в стиле паропанк.