Тогда старик сказал старухе:
— Не дает мне покоя одна вещь: как же нам звать этого милого мальчугана, ведь мы не знаем, ни кто его родители, ни откуда он родом.
Старуха, даром что была простой крестьянкой, отличалась живым умом и немедля отвечала:
— Нужно назвать его Бобовый Дар, ведь мы нашли его на бобовой грядке, и это настоящий дар, который мы получили на старости лет.
Старик согласился, что лучше выдумать невозможно.
Не стану расписывать в подробностях, как прошли следующие дни и годы, ибо от этого рассказ мой сделался бы чересчур длинным. Довольно будет вам знать, что старик и старуха становились все старше, а Бобовый Дар — все сильнее и прекраснее. Не то чтобы он особенно вырос: в двенадцать лет рост его равнялся двум с половиной футам[59], и, когда он трудился на бобовых грядках, к которым питал нежную привязанность, прохожие едва могли его разглядеть; однако он был так ладно сложен, так пригож лицом и учтив в обхождении, так мягок и в то же самое время так непреклонен в речах, так наряден в своей небесно-голубой блузе, подпоясанной красным кушаком, и в парадной шляпе с султаном из цветущих бобов, что казался изумительным чудом природы, и многие добрые люди принимали его за духа или даже за фею.
Надо признаться, что у добрых людей имелось немало оснований для подобных предположений. Во-первых, лачуга, стоящая на засаженном бобами участке земли, которым еще несколько лет назад побрезговала бы корова, ищущая свежей травки, теперь сделалась одной из самых прекрасных усадеб края, причем никто не мог сказать, как именно это произошло; если в зрелище бобов, которые растут, цветут, отцветают и покрываются стручками, нет ничего удивительного, в зрелище бобовых грядок, которые становятся все длиннее и длиннее, хотя к ним не прибавили ни клочка земли — ни купленной, ни отнятой у соседей, — есть нечто непостижимое. Между тем эти бобовые грядки удлинялись без остановки, они росли зимой и летом, утром и вечером, а за компанию разрастались и соседские земли, так что соседи в конце концов решили, что весь их край становится обширнее и просторнее. Во-вторых, урожай бобов всякий год был так велик, что не мог бы уместиться в лачуге, если бы она тоже не делалась все просторнее, зато во всей округе, ближе чем на расстоянии пяти лье, бобов было не сыскать, а поскольку ими любили лакомиться и короли, и помещики, цена на них постоянно поднималась. Бобовый Дар, с которым в лачугу стариков пришло это изобилие, был мастер на все руки: он рыхлил землю, просеивал семена, выравнивал грядки, выпалывал сорняки, копал и мотыжил огород, собирал и лущил бобы, а вдобавок ко всему этому постоянно укреплял изгороди и заборы; оставшееся же время он употреблял на то, чтобы принимать покупателей и уславливаться с ними о ценах, ибо он умел читать, писать и считать, хотя никто его этому не учил; одним словом, то был воистину дар Божий.
Однажды ночью, когда Бобовый Дар спал, старик сказал старухе:
— Бобовый Дар так умножил наше добро, что мы сможем провести те несколько лет, что нам еще осталось жить на свете, в покое и праздности. Завещав ему все это богатство, мы лишь вернем то, что принадлежит ему по праву; однако мы выкажем черную неблагодарность, если допустим, чтобы он остался простым торговцем бобами и не занял более достойное место. Жаль, что он чересчур скромен, чтобы выучиться в университете на ученого, и чуть-чуть не вышел ростом, чтобы сделаться генералом.
— А еще, — сказала старуха, — жаль, что он не знает пяти или шести латинских слов, какими называются болезни; иначе его бы тотчас назначили доктором.
— Что же касается судебных процессов, то боюсь, что у него слишком острый и здравый ум, чтобы он смог сам довести до конца хоть один из них.
Заметьте, что филантропию в то время еще не изобрели[60].
— Я-то всегда мечтала, — продолжала старуха, — что он вырастет и женится на Душистой Горошинке[61].
60
Нодье отличал филантропию от обычной щедрости и великодушия; в его словоупотреблении филантропы — плоды ненавистной «цивилизации», люди корыстные, чванные, помогающие ближним не по зову сердца, а из тщеславия. Неудивительно, что филантропия входит в перечень тех характеристик, какими наделен «антигерой» рассказа «Батист Монтобан, или Идиот» (1833): «крупный промышленник, нахватавшийся то тут, то там сведений о физике и химии, юриспруденции и политике, статистике и френологии; достаточно богатый, чтобы иметь право избираться в палату депутатов; впрочем, либерал и классик, филантроп и материалист, человек добрейший — и совершенно невыносимый!» (Nodier Ch. Contes. P. 389).
61
Называя героиню своей сказки Fleur des pois, Нодье играет словами; это французское выражение в прямом смысле означает «цветок горошка», а в переносном — человека, являющегося средоточием всех совершенств (цвет общества); именно в этом смысле Бальзак использовал его в названии одного из своих романов (1835), который позднее переименовал в «Брачный контракт»; в русском переводе его главный герой Поль де Манервиль носит прозвище Душистый Горошек.