— Прощай, совершенный человек и совершенствование. Воображаю, какой бледный вид имела всемирная миссия.
— Я уже имел честь докладывать Вашему божественному Султанскому Высочеству, что безупречная миссия никогда не меняла своих решений. Итак, экспедиция из дюжины человек, в числе которых был и я, двинулась в путь, исполненная решимости отыскать Бактриану, пусть даже для этого пришлось бы добраться до центра Земли, куда Бактриана, по всей вероятности, опустилась во время этой чудовищной суматохи, повинуясь закону тяготения.
— Ты открываешь мне глаза, мудрый балагур. Экспедиция направилась к артезианскому колодцу?
— Безграничная проницательность Вашего неизменного августейшего Величества ослепительно гениальна, но мы не были так чудесно проницательны. Мы решили, что, прежде чем осмотреть внутренность Земли, исследуем целиком ее поверхность.
— Превосходно! Итак, вы, подобно простым смертным, уселись в дилижанс. Миссия на большой дороге!
— Как можно, Государь! С тех пор как были построены железные дороги, это каралось смертью[84].
— Ах да, конечно. Продолжай же, ибо вот уже четверть часа, как я мыслю столь напряженно, что забыл и думать о сне.
— Итак, мы взошли на борт парохода «Прогрессивный» — то был, клянусь честью, прелестный корабль с тремя трубами и сильнейшим давлением в трех котлах; он поспешал так быстро, что если бы мой друг Жаль захотел произвести замеры, то, пожалуй, не успел бы даже взяться за лаг[85]. Мы проплыли, если верить кочегару, около ста восьмидесяти лье, после чего были вынуждены, за неимением другого горючего, бросить в топку мебель, инструменты, личные вещи и даже гидрографические карты, научные труды и дипломы.
— С этого надо было начать, — сказал Манифафа.
— В топке разгорелся ясный и яркий огонь, радовавший наши сердца, тем более что главный механик утверждал, будто в свою ахроматическую подзорную трубу уже различает землю (лучше бы этот негодяй приглядывал за предохранительными клапанами!), — и вот этим-то моментом и воспользовались, словно сговорившись, три котла, о которых я имел честь вам докладывать; они взорвались все разом.
— Если не брать в расчет тряску, на которую неровный и капризный ход парового корабля обрекает его пассажиров, в чем я и сам не раз имел случай убедиться, — сказал Манифафа, — надо признаться, Вздорике, что такой способ мореплавания обличает бездну ума в его изобретателе, не говоря уже об удовольствии, которое он сулит тем, кто находится на борту.
— Если они приходят в себя, Ваше Высочество. Нас стремительно швырнуло вверх на неизмеримую высоту, которую я бы, конечно, измерил, когда бы в открытом море не ощущалась столь острая нехватка измерительных приборов; впрочем, спускаясь по параболе, подобно всякому метательному снаряду, мы довольно скоро заметили, что движемся в сторону суши; это было очень кстати, ибо в противном случае нам бы нипочем не избежать гибели. Никогда еще взорам изумленного путешественника не открывался уголок столь прелестный. По сравнению с ним остров Калипсо, о котором вам, возможно, доводилось слышать, был всего-навсего жалкой грудой камней, недостойной занимать воображение поэтов. По мере того как мы приближались к земле, перед нашими глазами разворачивался — и это вовсе не фигура речи, ибо падали мы головой вниз, — райский ковер, усыпанный цветами и плодами. Куда ни глянь, всюду радовали взор золотистые апельсины, клонящиеся книзу бананы, пурпурные виноградные лозы, нежно обвивавшие ветви тутовых деревьев и вязов; пленяли взор вишневые деревья, сплошь покрытые рубиновыми ягодами, которые томно покачивались на гибких ветвях, ласкаемые зефирами; ублажали взор лавровые деревья с ягодами черными как смоль, и акации, чьи душистые подвески смешивали свой пьянящий аромат с благоуханием фиалок, гвоздик, гелиотропов и тубероз, которые, словно изысканная вышивка, украшали свежую зелень лугов, орошаемых хрустально-серебристыми ручьями[86]. Что же касается роз, они в этих краях были редкостью, и потому их мы в первое мгновение не обнаружили.
84
Если многие современники Нодье видели в техническом прогрессе и, в частности, в строительстве железных дорог повод для оптимизма и даже сами способствовали их внедрению, сам писатель считал увлечение этой и другими техническими новинками смехотворным заблуждением, ибо, сколько ни придумай технических приспособлений, нравственность от этого не улучшится. Те, кто посылает «огненные колесницы по железным колеям», писал он в предисловии к «Народным легендам Франции», желают всего лишь «с большей легкостью подчинять самые отдаленные народы алчности спекуляторов и тщеславию завоевателей» (Nouvelle bibliothèque bleue, ou Légendes populaires de la France. P., 1842. P. III).
85
Огюст Жаль (1795–1873) — чиновник морского министерства и автор нескольких книг, посвященных мореплаванию; приятель Нодье, один из завсегдатаев его салона в Арсенале.
86
Нодье пародирует традиционное описание идеально-прекрасного ландшафта (так называемый locus amœnus). Подобные пассажи, в которых элементы традиционных пейзажей или портретов сконцентрированы до такой степени, что превращаются в пародию, встречаются у Нодье не однажды; в раннем сочинении «Последняя глава моего романа» (1803) друг замечает повествователю, описывающему новую знакомую в схожем утрированном стиле: «Ты злоупотребляешь своей способностью к описаниям».