— После чего, Вздорике, ты, как и полагается всаднику, пришпорил коня и, помножив массу на квадрат скорости, устремился прямо в отечество Зеротоктро-Шаха, чему я несказанно рад.
— Случилось так, что я упал в глубокую рытвину на самой середине большой дороги и, поскольку основу почвы, на мое счастье, составлял туф, вошел в землю всего-навсего по шею[92]. Меня слегка оглушило, но вскоре я вполне оправился, ибо по характеру почвы и геологическому строению местности понял, что счастливая звезда моя избрала для моего приземления одну из наиболее цивилизованных областей нашей планеты.
— Если ты настаиваешь на том, что это была именно звезда, я прощу тебе сей метафорический способ изъяснения, но предупреждаю, что тебе не удастся так же легко убедить меня в том, что страна, где посреди большой дороги имеются столь глубокие и широкие рытвины, являет собой образец беспрерывного совершенствования.
— Все дело в том, о божественный Манифафа, что философы этой страны занимались вещами куда более важными, чем рытвины на дорогах!
— Чем же они занимались? — осведомился Сумабезбродий.
— Они стряпали[93], — отвечал Вздорике.
— В добрый час, — сказал Манифафа. — Кто-нибудь другой, пожалуй, стал бы их осуждать, а я — нет, но начнем с начала, поскольку, как это ни печально, мы оставили тебя, балагур, в положении, мало пригодном для всестороннего исследования окружающей местности.
— Зато оно весьма располагало к размышлениям, что же касается местности, то я знал ее досконально, вне зависимости от собственного опыта, ибо прочел ее описания в космографиях и путевых заметках, а они, как известно, никогда не лгут. Остров Патагонцев, насколько я мог судить с высоты птичьего полета, когда нырял в эту средиатлантическую империю, представляет собой правильный круг диаметром тысяча сто тридцать лье, из чего следует, если только Адриан Метиус из Алкмара[94] не хвастливый мошенник, что длина его окружности равняется трем тысячам пятистам пятьдесяти лье. Характерной особенностью острова является невозможность произвести на свет хоть что-нибудь жизнеспособное: это делает его в высшей степени пригодным для развития цивилизации.
— Вывод по меньшей мере спорный, — вскричал Сумабезбродий, недоверчиво покачивая головой, — остров, неспособный дать жизнь ни одному живому существу, но при этом населенный философами! Конечно, они суют свой нос повсюду, но, если дела обстояли так, как ты говоришь, вряд ли они состряпали там что-нибудь путное.
— Они стряпали яства, достойные занять место на королевском столе. Чтобы поверить в это, достаточно недоупустить из виду — если, конечно, слово «недоупустить» существует в сумабезбродийском языке, а это всецело зависит от воли вашей Академии[95], — так вот, нужно недоупустить из виду, что остров Патагонцев является центром архипелага, сплошь заселенного философами, которые разместились каждый на своем островке, в точном соответствии с бэконовской классификацией наук[96], так что, имейся на каждой из этих полосок земли этикетка с названием, это бы сильно продвинуло вперед топографию совершенствования и создало универсальный компендиум человеческих знаний. Философы — народ праздный, а потому быстро размножающийся, так что в один прекрасный день они решили заселить главный остров архипелага, посреди которого я теперь нахожусь, как вы помните, в глубокой рытвине, где и прошу у вас дозволения остаться еще на какое-то время…
— Сколько угодно, балагур, — согласился Манифафа. — Чувствуй себя как дома.
— Итак, философы решили обосноваться на центральном острове; единственное, что им потребовалось, это лаборатория, где можно было бы создавать с помощью химии то, что в других местах создает природа. Вот так и случилось, что философская консистория острова Патагонцев посвятила себя кулинарии, дабы удовлетворить потребности всех пребывающих в добром здравии индивидов, которые с неизменным удовольствием откушивают и завтрак, и обед, если только имеют возможность их оплатить. Я не имею в виду писателей, этих невинных пролетариев слова, этих обездоленных данников прессы, людей, у которых много добрых намерений и мало наличных денег из-за происков бездарных чубукеев[97]; эти бедняги только и умеют, что облизываться. Иное дело вы, Ваше Султанское Высочество; предположим, вы пожелали откушать за обедом черепаховый суп, что, вообще говоря, может случиться с каждым; вы посылаете заявку в секцию маммалиологии[98], та изготовляет теленка и откладывает для вас голову[99]. Распорядитель секции (это очень высокий чин) без промедления переправляет вашу заявку своему коллеге из секции орнитологии, который создает петуха и посылает назад в исходную секцию его гребешок и почки; точно так же поступает распорядитель секции ракообразных: его стараниями на свет являются превосходные раки. После чего остается только действовать согласно классическому рецепту и подать блюдо на стол в горячем виде. Вкус, надо сказать, восхитительный.
92
Как замечает один из исследователей, это падение героя в рытвину — пародия на классическое кораблекрушение, в какое попадает обычно герой утопии на своем пути в идеальную страну (см.: Trousson R. Charles Nodier et le voyage philosophique // Viaggi in utopia, Ravenna, 1993, p. 182).
93
Вероятно, пародия на Шарля Фурье: в утопическом мире Гармонии, созданном воображением Фурье, пожилые мудрецы «гастрософы» (неологизм от «гастер» — желудок и «софия» — мудрость) изобретают и готовят для всего народа такие изысканные блюда, какие в мире реальном достаются только праздным богачам. Между прочим, теории Фурье (одного из тех, с кем Нодье спорил и кого пародировал) были порой настолько фантастичны, что на их фоне и пародийные выдумки Нодье не кажутся слишком уж преувеличенными. Достаточно сослаться на одну из идей Фурье (которой Нодье наверняка не знал, потому что это произведение утописта, «Новый мир любви», было опубликовано лишь в 1967 году) относительно нового крестового похода, который призван искупить прегрешения прежних; новые крестоносцы именуются не отважными рыцарями, а набожными сапожниками; они бесплатно чинят обувь всем армиям, мимо которых проходят, а в небе вспыхивает фраза: «Да здравствуют набожные сапожники!» (см.: Desbazeille М.-М. Les voyages de Fourier // Viaggi in utopia, Ravenna, 1993, p. 193).
94
Голландский геометр Адриан Метиус (1571–1635), родившийся в городе Алкмаре, уточнил зависимость длины окружности от диаметра: 355 к 113, а не 22 к 7, как считали до него.
95
В оригинале неологизм prémettre. Одна из главных претензий Нодье к Французской академии, высказанная в рецензии на шестое издание академического словаря (1835), заключалась именно в том, что, вместо того чтобы «сохранять» язык, академики включают в словарь многие неологизмы, неоправданно его засоряющие (см., напр.: Nodier Ch. Feuilletons du
96
Классификации отраслей человеческого знания английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626) посвятил сочинение на латыни «О достоинстве и преумножении наук» (1623). Нодье, обожавший доказывать, что у всех новых и новейших сочинителей имелись предшественники — авторы «старых книжонок», писал в статье «О совершенствовании рода человеческого», что Бэкон позаимствовал свою систему «у нашего соотечественника Савиньи, чья книга никому не была нужна даже даром, а Савиньи позаимствовал свою классификацию из книги некоего Бержерона, забытого еще прочнее, а уж откуда взял ее Бержерон — никому не ведомо, да это и не важно, поскольку она содержится почти полностью в трудах Аристотеля, который, без сомнения, также не был ее создателем» (Нодье Ш. Читайте старые книги. Т. 2. С. 71).
97
Автобиографическая аллюзия: Нодье, 3 января 1824 года назначенный хранителем библиотеки Арсенала (библиотека принадлежала в это время графу д’Артуа, который уже осенью того же года, после смерти своего брата Людовика XVIII, стал королем под именем Карла X), 22 июля 1830 года, в самый канун Июльской революции, был отозван со своего поста и вновь назначен на него уже при новой власти, когда библиотека стала государственной. В начале того же 1830 года консервативное министерство Полиньяка урезало литературную пенсию, которую получал писатель, с 2400 до 1500 франков.
99
Рецепт звучит по видимости абсурдно, однако в данном случае Нодье ничего не придумывает: так называемый «черепаховый суп», рецепт которого французы в начале XIX века заимствовали у англичан, в самом деле изготовлялся из телячьего бульона, а роль черепашьих яиц исполняли подававшиеся к нему яичные шарики-клецки.