Церемония была обставлена пышно и торжественно. Собрались все сумабезбродцы в количестве десяти миллионов человек, не считая женщин и детей. Вздорике, с фонарем на поясе, с корзинкой провианта в руке и толстым альбомом для заметок и рисунков под мышкой, уселся в шахтерскую клеть с достоинством посланника, убежденного в чрезвычайной важности его миссии.
— Человек воистину неисправимый, — обратился к балагуру чубукей, провожавший его в последний путь, — если мы не скоро дождемся чаемого возвращения вашего — а это, увы, более чем вероятно, — какие наставления касательно пользы науки и предназначения мудрости желаете вы, в бесконечной своей предусмотрительности, оставить нам?
— Охотно поведаю вам то, к чему я пришел за более чем десять тысяч лет жизни и во что буду свято веровать до тех пор, пока меня не разубедят новые открытия, — отвечал Курций[132] совершенствования. — Наука есть умение забывать то, что мы, как нам кажется, знаем, а мудрость — способность о том не печалиться.
Лишь только Вздорике произнес эти слова, в которых заключается вся человеческая философия и которых лично мне довольно для того, чтобы беспечально окончить утомительное странствие по сей юдоли скорби, неизьяснимой Иосафатовой долине[133] живых, как его тотчас спустили на толстых канатах в недра Земли. По прошествии недели почтовая веревка подняла на поверхность посылку с прелестными геологическими диковинами, из коих самой замечательной был ископаемый майский жук с восемью лапками и щитком наизнанку[134]. В послании, приложенном к подземному отправлению, бывший балагур сообщал своим собратьям, что колодец представляет собой гигантский конус, расширяющийся по мере приближения к центру Земли, и обстоятельство это существенно затруднит ему, балагуру, возвращение на поверхность, во всяком случае, посредством традиционных средств сообщения, однако ныне он имеет счастье писать коллегам, расположившись на довольно опрятном постоялом дворе, который назначает отправным пунктом всех дальнейших экспедиций.
После чего канаты вытянули наружу, а философический колодец завалили огромной глыбой в форме мельничного жернова, вроде тех, какие изготовляют в Ферте-су-Жуар, деревне, расположенной между Mo и Шато-Тьерри[135]. Отвалить его не смог бы даже целый полк патагонцев.
Как жаль, что я не обладаю слогом Тацита — или слогом еще более превосходным, если таковой вам известен, — чтобы живописать ужасные происшествия, последовавшие за отбытием Вздорике. Его сторонники, которые, натурально, сочли его неожиданное и внезапное командирование под землю необъявленной ссылкой, не стерпели несправедливости; начались волнения, вскоре переросшие в кровавую гражданскую войну, которая, как всякому известно, получила наименование «ВОЙНА ПРИДУРКОВ» и предоставила историкам столько поводов для красноречивых описаний, а трагическим поэтам столько поводов для пролития слез! Поначалу судьба благоприятствовала Сумабезбродию и его августейшей династии, но вскоре удача им изменила, причиной чего явилось обстоятельство слишком примечательное, чтобы я умолчал здесь о нем, хотя напыщенный пустомеля Атт Навий и не говорит о нем в своих хрониках ни единого слова[136]. Кажется, этимология, неизменно проливающая яркий свет на сущность событий, недаром производит слово «чествование» от глагола «чесать»[137]: в полном соответствии с этим толкованием официальные почести, оказываемые триумфаторам при дворе Сумабезбродия, доводили щекотливых героев до настоящих судорог; именно во время одного из таких славных припадков, если верить молве, и простился с жизнью блистательный Манифафа. Права ли молва, неизвестно, но можно поручиться, что критики попали бы в весьма затруднительное положение, приведись им доказывать обратное, я же с тем большим удовольствием принимаю эту версию, что она дарит нам бесценный пример короля, умершего от смеха, чего, пожалуй, никогда не случалось в прошлом и, уж конечно — если судить по нынешним монархиям, — никогда не случится в будущем.
132
Марк Курций — герой республиканского Рима. Когда земля посреди форума «огромной трещиной провалилась на неведомую глубину», которую ничем невозможно было заполнить, Курций принес себя в жертву — бросился в провал и тем спас сограждан (Тит Ливий. История Рима от основания города, VII, 6).
134
Автобиографический намек. Нодье пародирует собственные энтомологические штудии: его первый печатный труд назывался «Рассуждение о назначении усиков у насекомых и об их органе слуха» (1798), а в 1801 году Нодье выпустил «Энтомологическую библиографию», которую одобрил сам Ламарк.
137
Нодье высоко ценил этимологию, которую назвал «гением языков» (Nodier Ch. Feuilletons du