- Какие страсти! - ворчала Луиза Карловна.
- Что ты выдумываешь, Мишель, - промолвила Марья Петровна, - таких слов у барона Розена нет.
- Разве? Да! Значит, это мои слова, - вписывает слова в партитуру, снова распевая их. - Да моему немцу так просто и не сочинить. Как из русской песни.
Весною Марья Петровна с матерью переехала в Петергоф. Глинка после Венеции с трудом переносил влияние морского воздуха, а потому редко навещал жену, предоставив ей прельщать собою придворных и офицеров, ибо обыкновенно летом двор был здесь, а неподалеку шли маневры под командованием государя императора. В это время возвратился из Москвы Нестор Кукольник и, хотя не писал стихов для оперы Глинки, с искренним участием интересовался за ходом его работы и радовался каждой вновь сочиненной сцене.
Глинка охотно стал бывать у него и даже подписку не требовать никакого вознаграждения за постановку его оперы у дирекции императорских театров он дал секретарю Гедеонова у Кукольника на квартире у Синего моста. С началом разучиваний партий композитор познакомился с Петровым и Воробьевой, исполнителями основных ролей - Сусанина и сироты Вани, предстояло перейти к разучке хоров и к отделке танцев по указанию балетмейстера. Вместе с тем работа над оперой продолжалась, и, как повелось, всюду, даже за дружеским ужином у Кукольника.
И в этот веселый час Глинка неприметно для всех и самого себя сочинил под шум и говор пирующих друзей трио с хором "Ах, мне, бедному, ветру буйному", соображаясь с средствами и талантом госпожи Воробьевой, с которой, как и с Петровым, сидевшим за столом, Глинка начал в это время разучивать оперу. Анна Яковлевна Воробьева была необыкновенно талантливая артистка, по признанию Глинки, она всегда просила его пропеть новое раза два, в третий слова и музыку она уже хорошо пела и знала наизусть.
Между тем начались репетиции в залах и на сцене Александринского театра, так как Большой театр был в переделке.
2
Карл Брюллов, бесконечно затянув свое пребывание в Италии, неохотно возвращался в Россию, получив от посла прямой приказ царя, который ожидал от прославленного в Европе художника картин из русской истории, он даже уже задумал для него сюжет. У русских художников бытовало мнение, которое выразил Александр Иванов, недаром проведший почти всю жизнь в Италии, работая над картиной "Явление Христа народу", что в России крепостной и художник - одно и то же.
Карл Брюллов познакомился с Пушкиным еще в Москве, куда поэт приезжал отвести душу с самыми близкими друзьями - Нащокиным и Чаадаевым, которого вскоре Николай I объявит сумашедшим за одно из его философических писем, случайно пропущенного цензурой и опубликованного в журнале "Телескоп".
Пушкин предвкушал увидеть портрет своей жены кисти столь блестящего живописца, но это отчего-то не сладилось, хотя овал лица Натальи Николаевны Пушкиной соответствует его излюбленному типу женского лица. Художник был спонтанен и непредсказуем в замыслах своих и в ходе их исполнения, и с ним не смог сладить даже Николай I, отличавшийся твердостью характера, помимо всевластия самодержца.
Карл Брюллов приехал в Петербург в конце мая 1836 года, возбудив новый интерес к его знаменитой картине "Последний день Помпеи", установленной в отдельной зале в Академии художеств в 1834 году. В то время говорили и писали с необыкновенным возбуждением, что эта картина, созданная под небом Италии, во всемирной художественной мастерской, среди знаменитейших памятников искусства, картина, которая прославила Брюллова, осыпала его лаврами, принесла ему рукоплескания Европы, наполнила все газеты и журналы своими описаниями, возбудила попытки создать по этим описаниям очерки, довела до крайней точки нетерпение в русской публике увидеть ее у себя, эта картина, говорим мы, с появлением своим в Петербурге, распахнула все двери галерей в Академии художеств, - и вот начало сближения нашей публики с художественным миром, ... вот новая заслуга гения!.. Огонь Везувия и блеск молнии, похищенный с неба и заключенный в раму силою искусства, пробудили еще дремавшую для искусства публику... У картины Брюллова побывал весь Петербург, то есть высший свет и двор, и разночинная интеллигенция, наиболее восприимчивая к новым веяниям в сферах мысли, поэзии, живописи и музыки.
11 июня 1836 года в Академии художеств дан был обед в честь Брюллова, первый случай в ее истории. Деньги были собраны по подписке; это было не официальное мероприятие, хотя без участия должностных лиц во главе с президентом Академии оно не могло состояться.
Члены Академии и почетные гости, среди которых выделялась колоритная фигура баснописца Крылова рядом с Жуковским, собрались в круглом среднем зале между первой и второй античными галереями. Не обошлось без заминок и ожидания, и вот входит Карл Брюллов в сопровождении президента Академии Оленина и вице-президента графа Толстого, и конференц-секретарь Григорович произносит приветственную речь:
- Господин почетный вольный общник Карл Павлович! Члены Академии, которой вы обязаны развитием ваших дарований, заботившиеся о вас, когда вы в юности своей подавали о себе прекрасные надежды, столь блистательно вами оправданные, и радовавшиеся вашим успехам, славе, приобретенной вами вне отечества искусством необыкновенным, вас встречают здесь как друзья ваши и почитатели.
Вам не новы приемы торжественные, похвалы восторженные. Дань таланту истинному есть дань справедливости. Но здесь вы найдете русское радушие, привет и чувства родственные. Вы наш по всему: как русский, как питомец, как художник, как сочлен, как товарищ.
Принимаем вас с распростертыми объятиями. Обнимите друзей ваших и с тем вместе почитателей искренних вашего великого таланта. День нынешний, прекраснейший для вас и для нас, да будет залогом любви, согласия и единодушного стремления всех художников русских к единственной цели: совершенству во славу отечества и к преуспеянию русской художественной школы.
- Лучше не скажешь, батенька! - промолвил Крылов.
Все бросились приветствовать художника, которого многие из них знали и помнили с его детских лет, проведенных в стенах Академии. Один из учеников, которого будет отличать Брюллов, Мокрицкий, оставивший воспоминания, все это видел случайно, вошед ошибочно из парадных дверей в залу, в которой, полагал, собрались ученики. Но, увидя себя не на своем месте, он стал за колонною, а когда вошел Брюллов и собравшиеся здесь все обратились к нему, тогда он тихонько убрался из залы и вошел в античную галерею, где собраны были воспитанники, с нетерпением ожидавшие знаменитого гостя.
- Ну, что?! Эй, Мокрицкий, ты откуда взялся? - закричали ученики, которых построили вдоль стен с обеих сторон, а за ними возвышались изваяния богов и богинь Древней Греции. Отдельно стояли музыканты и хор из тех же учеников.
- Скоро ли?!
- Сейчас, сейчас, - и тут дверь широко раскрылась, и показался Брюллов, которого многие из учеников увидели впервые, но наслышанные о нем с тех пор, как оказались в стенах Академии; ведь здесь находилась знаменитая "Афинская школа" Рафаэля, копия, над которой не один год работал Брюллов в Риме, чтобы оправдать свое долгое пребывание в Италии и учась непосредственно у одного из самых прославленных художников эпохи Возрождения. Но если ученики давно привыкли к "Афинской школе", да копия была столь превосходна, что казалась кисти самого Рафаэля, то появление в стенах Академии картины "Последний день Помпеи" стала для них необыкновенным событием, а имя художника столь же овеянным славой и легендой, как ренессансных мастеров.
Величавая галерея, наполненная антиками, имела праздничный вид; казалось, самые статуи, игравшие важную роль в художественном образовании юного Брюллова, принимали участие в неслыханном доселе торжестве.