- Читай, читай, - потребовал Алексис.
Лермонтов взглянул на Марию Александровну, которая явно еще не все высказала, и прочел:
- Из пламя и света? - Мария Александровна уловила грамматическую ошибку.
- Как исправить? Не могу, - промолвил Лермонтов.
- Дальше, дальше! - Алексис решительно хотел отвлечь сестру от упреков Лермонтову.
- Дальше?
- Это прекрасно! Но даже стихами вам не удастся заговорить меня, Мишель, - Мария Александровна была настроена решительно. - Я прошу вас не искать встречи с нашей сестрой - ради ее спокойствия, ибо Бахметев в ярости на вас.
- Прямо Отелло, - Алексис не удержался от шутки. - Не избежать тебе, Мишель, новой дуэли.
Лермонтов расхохотался, но Мария Александровна впервые, без обиняков, заговорила о том, как он постоянно делал все, чтобы сделать несчастной ее сестру. Она многое припомнила ему.
- Почему, почему вам доставляет радость ее мучить?
- Мучить?! - удивился Лермонтов. - Да, я просто ее люблю!
- Что-о? Какая новость. Это же новость из вашей юности, - не поверила Мария Александровна. - Это и есть ребячество.
- Это никогда не было ребячеством, друзья мои. Из всех моих увлечений в юности и позже вызрело лишь одно в высокое чувство, которым пронизаны все мои создания, и поэма "Демон", и роман "Герой нашего времени". Вы мне не поверите. Но мое чувство взлелеяно вашей сестрой. Скажу больше, коли на то пошло. И она меня любит. Многие слова Веры из повести "Княжна Мери" - это ее слова, самое драгоценные в моей жизни, как ее родинка, - Лермонтов выбежал из дома Лопухиных.
В Москве Лермонтов посетил Гоголя, присутствовал на именинах писателя, где читал отрывок из поэмы "Мцыри"; возможно, тогда Николай Васильевич отозвался о романе Лермонтова: "Никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханною прозою".
5
Роман Лермонтова "Герой нашего времени" имел шумный успех; его читали всюду и при дворе, точнее даже за границей, где пребывала императорская семья весной и летом 1840 года по ряду причин. Прежде всего должно сказать, дуэль Лермонтова с Барантом странно взволновала императрицу. В день ареста Лермонтова она записала в дневнике: "...двоем с Катрин (то есть с Екатериной Тизенгаузен, дочерью Е.М.Хитрово, друга Пушкина, которая, говорят, и ввела в большой свет Лермонтова по его возвращении из первой ссылки на Кавказ). - Много говорили о дуэли между Лермонтовым (гусаром) и молодым Барантом..." И в тот же день Александра Федоровна пишет письмо или записку к Софи Бобринской, вероятно, желая узнать подробности: "Вы, конечно, слышали толки о дуэли между г. Лермонтовым и молодым Барантом? Я очень этим встревожена".
Резонно спросить, почему? Позже императрица напишет сыну, наследнику-цесаревичу, который уехал для обручения с принцессой Дармштатской: "Лермонтов и Монго-Столыпин все еще ждут суда. Печальная история эта дуэль, она доставит тебе огорчение; молодой Барант уже уехал в Париж".
Александра Федоровна скорее всего передает свое воприятие дуэли как печальной истории, которая ее огорчила, ибо наследник-цесаревич, который не любил ни Лермонтова, ни Монго-Столыпина, скорее всего разгневался на них еще больше.
Между тем императрица записывает в маленькую записную книжку строки из стихотворения Лермонтова "Молитва", слегка на свой лад:
"В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть".
Это звучит как эпиграф к двум записям тут же на французском языке: "Ум за разум. Я и он. Пятница 26 марта". "Доводы сердца не всегда разумны. Я в постоянном размышлении о том, что вы значите для меня. 28 апреля".
Смысл интимных переживаний Александры Федоровны нам неведом, но она находит утешение в стихах Лермонтова. В принципе, можно бы предположить, что императрица думает именно о поэте, затронувшем ее сердце своей лирикой и поэмой "Демон". А тут дуэль, новые гонения на поэта, не всегда адекватные проступкам, есть отчего быть встревоженной Александре Федоровне.
Вскоре, уезжая за границу по болезни или из-за болезни ее отца, прусского короля Фридриха-Вильгельма III, императрица взяла с собой роман Лермонтова. Николай I тоже выехал за границу, возможно, в связи с помолвкой сына, но попал на похороны прусского короля, которого весьма почитал, а про себя однажды сказал, что он наполовину прусский офицер. Таковы у нас были цари.
Александра Федоровна осталась для лечения в Эмсе. Роман Лермонтова она успела прочесть и отдала августейшему супругу, который 12 июня 1840 года в сопровождении графа Бенкендорфа и графа Орлова поднялся на борт парохода "Богатырь", уходящий в Россию.
Императрица снова и снова записывает строки из стихотворения Лермонтова:
"Одну молитву чудную
Твержу я наизусть", -
они служат ей утешением из-за болезни, разлуки с семьей и свежей утраты - смерти отца.
Сохранилось письмо Николая I к жене, которое он писал на пароходе в пути:
"Я работал и читал всего Героя, который хорошо написан. Потом мы пили чай с Орловым и болтали весь вечер; он неподражаем". А вокруг ведь море, небеса, дали, но Орлов всех интереснее, глаз с него не отвести.
На следующий день, в три часа: "Я работал и продолжал читать сочинение г. Лермонтова. Второй том я нахожу менее удачным, чем первый. Погода стала великолепной, и мы могли обедать на верхней палубе. Бенкендорф ужасно боится кошек, и мы с Орловым мучим его - у нас есть одна на борту. Это наше главное времяпрепровождение на досуге".
Однако в тот же день царь снова взялся за Лермонтова и в семь часов вечера закончил чтение. "За это время я дочитал до конца Героя и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер. И хотя эти кошачьи вздохи читаешь с отвращением, все-таки они производят болезненное действие, потому что в конце концов привыкаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе как по гнусным и грязным побуждениям. Какой же это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле?"
Море и роман Лермонтова настроили царя на философский лад. Далее следует вывод, который не следует из вышесказанного, скорее это отголосок споров о поэте: "Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора".
Царю понравился штабс-капитан Максим Максимыч, в котором-то он хотел видеть Героя, но господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером, сетует царь. Всех других он находит презренными, которые лучше бы сделали, если бы так и оставались в неизвестности - чтобы не вызывать отвращения. Царь не хочет знать своих офицеров, кроме служак из старого доброго времени. Он хорошо помнит, куда отправил автора романа: "Счастливый путь, г. Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит себе голову в среде, где сумеет завершить характер своего капитана, если вообще он способен его постичь и обрисовать".