— Больно нужно мне с тобой возиться!
Пришла к тому месту, где собачка лежала. Попросила собачка ее почистить и обещала отслужить. Но белоручка ответила, что до такой вшивой дряни не дотронется. На грушу и не взглянула. Бычка, только завидела, подальше обошла. Пришла к печи. Печь и на этот раз жарким огнем горела. Стала она просить девицу, чтобы та, ради бога, не дала ей сгореть: я, мол, тебе отслужу. Но девица притворилась глухонемой. Наконец пришла в лесок, к той самой избушке. Вошла в дом, видит: Баба-яга за столом сидит.
— Дай бог счастья, хозяйка! — поздоровалась.
— Дай бог и тебе счастья, девица! — ответила Баба-яга. — Куда путь держишь?
— К тебе пришла. Возьми меня на службу.
— Отчего ж не взять? Будешь у меня одиннадцать комнат подметать. Только вон в ту, двенадцатую, смотри не заглядывай, а не то тебе несдобровать.
— Ладно, ладно, хозяйка. Уж как-нибудь сделаю.
И с этими словами расположилась, как дома.
Подметала она, подметала одиннадцать комнат и все никак не могла дождаться, когда же Баба-яга из дому уйдет. Вот раз та пошла в костел. Мачехина дочь — шмыг! — прямо в двенадцатую комнату. Как увидела золото, бросилась к кадке и вся, как есть, в него окунулась, чтобы можно было и из волос и из платья потом его выжать. Да вся мокрая давай бог ноги!
Вернулась Баба-яга, видит: золото по всем комнатам разлито и разбрызгано.
— Ну, погоди же, негодная! — закричала. — Покажу я тебе, как в запретную комнату входить!
Схватила гребешки, на ноги железные сапоги надела, в которых — что ни шаг, то миля позади остается.
Прибежала девица к печи — печь весь огонь на нее и выкинула, так что добрая половина золота растопилась. Добежала до бычка, а он стал ее бодать и становиться ей поперек дороги. Догнала тут ее Баба-яга и содрала с нее все золото гребешками. Потом отпустила, а золото собрала. Пока собирала, девица успела до груши добежать. Груша повалилась на нее и придавила ее ветвями, так что она выбраться из-под нее не могла. Баба-яга опять ее настигла и содрала с нее почти всю одежду. Но не легче девице стало, когда она ее отпустила: выбежала на дорогу собачка и давай ее кусать. Тут опять примчалась Баба-яга и стала ее скрести; последние лохмотья содрала. Когда же мачехина дочь, наконец, на мостик взбежала, тот под ней перевернулся, и она очутилась в воде. А Баба-яга еще и в воде поскребла ее — на смех.
Горько плача, вылезла мачехина дочь из воды и, вся ободранная, поплелась дальше, еле ноги волоча. Как к дому стала подходить, петух запел у них на насесте:
К матери идти она побоялась. Пошла к колодцу и там стала причитать:
— Ах, я бедная, несчастная! Вот что выслужила, вот в какую беду попала! Как мне теперь людям на глаза показаться?
Мать услыхала ее голос, но о несчастье она и не думала. Прибежала радостная.
— Ах, дочка моя милая, уже вернулась? Что же ты прячешься? Ну, показывай, что выслужила?
А на той ничего нет: вся, как есть, голая, в чем мать родила.
— Так-таки ничего и не выслужила? Да лучше б тебя громом убило там! Где ж это ты шаталась, негодница?
И принялась ругать ее так, что люди стали выбегать из ворот — спрашивать, что случилось. С тех пор мать свою родную дочь невзлюбила: ну, кто такую ободранную замуж возьмет?
А на нашей золотой девушке женился молодой пан. Пришел к отцу и взял ее замуж. И было ей не житье, а масленица!
У СОЛНЫШКА В ГОСТЯХ
(Словацкая сказка)
Перевод и обработка С. Могилевской и Л. Зориной
днажды большая туча занавесила небо. Солнце три дня не показывалось.
Заскучали цыплята без солнечного света.
— Куда это солнышко девалось? — говорят. — Нужно его поскорее на небо вернуть.
— Где же вы его найдете? — закудахтала наседка. — Разве вы знаете, где оно живет?
— Знать-то мы не знаем, а кого встретим, того спросим, — ответили цыплята.
Собрала их наседка в дорогу. Дала мешочек и сумочку. В мешочке — зернышко, в сумочке — маковника.
Отправились цыплята. Шли-шли и видят: в огороде, за кочаном капусты, сидит улитка. Сама большая, рогатая, а на спине хатка стоит.
Остановились цыплята и спрашивают:
— Улитка, улитка, не знаешь ли, где солнышко живет?