дать новую религию. – Почему же? Он улыбнулся и протянул мне манускрипт. – Я вручаю этот свиток тебе… – Ричард, – подсказал я. – Я вручаю этот свиток, явленный самим Светом Любви тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свой черед, отдать его миру, людям, жаждущим знать, что в нем написано, тем, кому не дана была высокая честь пребывать в этом месте, когда вручен был сей дар? Или ты хочешь оставить это писание лично для себя? – Конечно, я хочу отдать его людям! – А как ты назовешь свой подарок человечеству? "Интересно, к чему он клонит, – подумал я. – Разве это важно?". – Если его не назовешь ты, его назовут другие. Они назовут его "Книга Ричарда" – Понимаю. Ладно. Мне все равно как его назвать… ну хотя бы просто: свиток. – А будешь ли ты хранить и оберегать Свиток? Или ты позволишь людям по-своему его переписывать, изменять то, что им непонятно, вычеркивать то, что им не по душе? – Нет! Никаких изменений. Эти слова даны нам Светом. Никаких изменений! – Ты уверен? А может строчку там, строчку здесь – ради блага людского? "Многие этого не поймут?", "это может оскорбить?", "здесь неясно изложено?" – Никаких изменений! Он вопросительно поднял брови. – А кто ты таков, чтобы на этом настаивать? – Я был здесь в тот момент, когда они были даны, – ответил я. – Я видел, как они появились, видел сам! – Поэтому, – подытожил он, – ты стал Хранителем Свитка? – Почему именно я? Им может стать любой, если поклянется ничего в нем не изменять. – Но кто-нибудь все равно будет Хранителем? – Кто-нибудь, наверное, будет. – Вот тут и начитают появляться служители святого Свитка. Те, кто отдает свои жизни, чтобы защитить некий образ мыслей, становятся служителями этого образа. Однако появление новых мыслей, нового пути – это уже само по себе изменение, и оно приносит конец миру, сложившемуся до него. – В этом Свитке нет угроз, – сказал я. – В нем любовь и свобода! – Но любовь и свобода – это конец страху и рабству. – Конечно! – воскликнул я с досадой. К чему же он клонит? Почему Лесли молчит? Разве она не согласна с тем, что… – А те, кто живет за счет страха и рабства, – продолжал Леклерк, – обрадуются ли они, узнав об истинах, заключенных в этом Свитке? – Наверно, нет, но мы не можем допустить, чтобы этот… свет… угас! – И ты обещаешь оберегать этот свет? – спросил он. – Конечно! – А другие Свиткиане, твои друзья, они тоже будут его защищать? – Да. – А если наживающиеся на страхе и рабстве убедят правителя этой земли в том, что ты опасен, если они нападут на твой дом с мечами в руках, как ты будешь защищать Свиток? – Я убегу вместе с ним! – А если за тобой будет погоня и тебя загонят в угол? – Если потребуется, я буду сражаться, – ответил я. – Есть принципы дороже самой жизни. Есть идеи, за которые стоит умереть. – Вот так и начнутся Войны за Свиток, – старик вздохнул. – Доспехи, мечи, щиты и знамена, лошади, пожары и кровь на мостовой. И войны эти будут немалыми. Тысячи истовых верующих придут к тебе на подмогу. Десятки тысяч умных, ловких и смелых. Но принципы, изложенные в Свитке, опасны для всех правителей, чья власть зиждется на страхе и невежестве. Десятки тысяч выступят против тебя. И тут я начал понимать то, что пытался сказать мне Леклерк. – Чтобы вы могли отличить своих от чужих, – продолжал он, – тебе понадобится особый знак. Какой выберешь ты? Что начертаешь на своих знаменах? Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал отстаивать свою правоту. – Символ Света, – ответил я. – Знак Огня. – И будет так, – продолжал он эту еще не написанную историю, – что знак Огня встретит знак Креста на поле брани во Франции, и Огонь победит. Победа будет славной, и первые города знака Креста будут сожжены дотла твоим святым огнем. Но Крест объединится с Полумесяцем, и их огромное войско вторгнется в твои пределы с юга, запада, востока и севера. Сотни тысяч воинов против твоих восьмидесяти тысяч. Пожалуйста, хотел я сказать, остановись. Я знал, что случится дальше – И за каждого крестоносца, за каждого янычара, которого ты убьешь, защищая свой дар, имя твое возненавидят сотни. Их отцы и матери, жены и дети, все их друзья возненавидят свиткиан и проклятый Свиток, погубивший их возлюбленных, а свиткиане будут презирать всех христиан и проклятое распятие, всех мусульман и проклятый полумесяц за то, что они погубили их родных свиткиан. – Нет! – вырвалось у меня. Каждое слово было истинной правдой. – А во время священных войн появятся алтари и вознесутся к небу шпили соборов, увековечивающих величие Свитка. И те, кто искал духовного роста и нового знания, найдут вместо них тяготы новых предрассудков и ограничений: колокола и символы, правила и псалмы, церемонии, молитвы и одеяния, благовония и подношения золота. И тогда из сердца свиткианства уйдет любовь, и войдет в него золото. Золото, чтобы строить храмы еще краше прежних, золото, чтобы выковывать новые мечи и обратить неверующих и спасти их души. – А когда умрешь ты, Первый Хранитель Свитка, потребуется золото, дабы вознести в века лик твой. Появятся величественные статуи, огромные фрески и картины, воспевающие эту нашу встречу своим бессмертным искусством. Представь роскошный гобелен: здесь Свет, вот Свиток, а там разверзлась твердыня неба и открылся путь в Рай. Вот коленопреклоненный Великий Ричард в сверкающих доспехах, вот прекрасный Ангел Мудрости со Священным Свитком в руках, а вот старый Леклерк у своего костерка в горах, свидетель явленному чуду. "Нет! – подумал я. – Это невозможно". Но это было неизбежно. – Отдай в мир этот свиток, и появится новая религия и еще один клан священников, снова Мы и снова Они, опять брат пойдет на брата. Не пройдет и сотни лет, как ради слов, написанных здесь, погибнет миллион человек. А за тысячу лет – десятки миллионов. И все ради этой бумажки. В его голосе не было ни горечи, ни сарказма, ни усталости от жизни. Жан Поль Леклерк был исполнен знанием, накопленным всей его жизнью, спокойным принятием того, что он в ней встретил. Лесли поежилась. – Дать тебе куртку? – спросил я. – Спасибо, дорогой, – сказала она. – мне не холодно. – Не холодно, – эхом отозвался Леклерк. Он вытащил из костра горящую веточку и поднес ее к золотистым страницам. Это вас согреет. – Нет! – Я отдернул свиток. – Сжечь истину? – Истина не горит. Она ждет каждого, кто пожелает найти ее, ответил он. – Сгореть может только этот свиток. Выбор за вами. Хотите ли вы, чтобы свиткианство стало новой религией в этом мире? – Он улыбнулся. – А вас объявят святыми… Я глянул на Лесли, в ее глазах, как и в моих, мелькнул ужас. Она взяла веточку из рук старца и подожгла края манускрипта. В моих руках распустился золотистый огненный цветок, я бросил его на землю. Свиток, догорая, вспыхнул и угас. Старик облегченно вздохнул. – Воистину благословенный вечер! – молвил он. – редко нам выпадает случай спасти мир от новой религии! Затем он, улыбаясь, повернулся к моей жене и спросил с надеждой: – А мы спасли его? Она улыбнулась в ответ. – Спасли. В нашей истории, Жан Поль Леклерк, нет ни слова о свиткианстве и войнах за Дар Света. Они простились долгим взглядом. Затем старец слегка поклонился нам и ушел в темноту. Охваченные пламенем страницы все еще полыхали у меня перед глазами, откровение, обращенное в пепел. – Но те, кому необходимо знание, скрытое в этом свитке, обратился я к Лесли. – Как им… как нам узнать то, что там было написано? – Он прав, – ответила она, глядя старцу вслед, – те, кто ищет свет и истину, могут найти их сами».